Торквемада - [21]

Торквемада обнял Хуана за плечи. Неожиданно Хуан вырвался.

— Клянусь Богородицей, — закричал он, — потому что я христианин! Я клянусь, клянусь вам, отец Томас, что дон Альваро — христианин!

Спокойно, невозмутимо Торквемада, понизив голос, сказал:

— Ты слишком много клянешься. Зачем ты подвергаешь опасности свою бессмертную душу? Бог ненавидит божбу. Разве я просил тебя клясться? Просил?

— Дон Альваро — христианин!

— Ты отвечаешь на вопрос, которого я не задавал, — сказал Торквемада. — Это ответ, но где же вопрос, Хуан Помас? В твоем сердце, в твоей душе, или это вопрошает Бог? Я не спрашивал тебя, христианин ли дон Альваро. Я спрашивал тебя, что в медальоне, который он носит на шее?

— Заклятие, — выпалил Хуан.

— Что за заклятие?

— Еврейское заклятие.

— Скажи мне, Хуан Помас, что такое еврейское заклятие? Ты знаешь?

— Я слышал, как дон Альваро произносил его.

— Что?

— Я уже говорил. Я слышал, как дон Альваро произносил еврейское заклятие.

Торквемада кивнул и двинулся дальше. Хуан следовал за ним, как будто невидимая сила приковала его к приору. Наконец Торквемада сказал:

— Произнеси это заклятие сейчас, Хуан Помас.

Они сделали еще шесть шагов. Хуан хранил молчание, и тогда Торквемада крикнул громко и повелительно:

— Я отпускаю тебе грехи. Говори! Я приказываю! Не гневи меня, отвечай!

Хуан остановился, повернулся к приору и, глядя ему в лицо, произнес умоляющим тоном: «Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, всей душою твоею и всеми силами твоими».

И тут вновь зазвонили колокола. Их звон отдавался в голове Хуана — ему казалось, что их громоподобный звук разорвет его череп, лишит его разума.

9

Этим утром Мария решила пойти в церковь, Катерина согласилась сопровождать ее. Мария выстроила в уме такую логическую цепочку: стоит ей провести утро в церкви — и то, что случилось накануне, исчезнет или забудется, как сон. Она сказала Катерине, что сначала они исповедуются и поставят свечи, и научила, что именно надо говорить тем двум священникам, к которым она особенно благоволила. Катерина безучастно слушала мать. Мария настаивала, чтобы и Альваро пошел с ними, но он лишь сердито помотал головой и постарался побыстрее их выпроводить.

Катерина встревожилась.

— Ты останешься дома? — спросила она отца. — Никуда не уйдешь? Мы застанем тебя, когда вернемся?

Альваро, с трудом выдавив из себя улыбку, заверил дочь, что он будет дома.

— Мама хочет, чтобы я исповедалась, — сказала Катерина.

— Прекрасная мысль, — одобрил Альваро. — Думаю, стоит послушать маму. Ты почувствуешь себя лучше.

— Ты что, ничего не помнишь? — вышла из себя Катерина.

— Я не помню ничего такого, что тревожило бы меня, и, конечно же, ничего, что могло бы потревожить тебя, — сказал Альваро. — Иди в церковь и делай то, что велит мать.

Когда жена с дочерью ушли, Альваро почувствовал облегчение. То, чего он ждал, могло произойти в любую минуту, и теперь каждый миг он воспринимал как отсрочку приговора. Альваро прошел в свой кабинет — там хранились бухгалтерские книги и счета, там он обычно работал, — сел за стол и стал писать. Сначала Альваро решил, что напишет жене и дочери общее письмо. Но нужные слова не находились, и он попытался написать одной Марии. Это тоже оказалось непосильной задачей. Мария только что ушла, а он уже не мог вызвать в памяти ее образ. Они даже не попрощались. Жена просто повернулась к нему спиной и ушла из дома, и, с ее точки зрения, это было вполне естественно. Почему она должна считать это утро особенным?

В конце концов Альваро решил написать письмо одной Катерине — и тут слова потекли сами собой. Закончив письмо, он сложил его, запечатал и после этого стал работать над дополнением к завещанию. В это время с улицы донесся топот ног и лязг доспехов. Альваро подошел к окну и увидел, что к его дому под палящими лучами утреннего солнца направляются шесть солдат инквизиции в легких доспехах и откинутых назад больших, похожих на лодки шлемах. Как обычно, вид солдат оставлял желать лучшего, оружие у них было нечищеным, и Альваро подумал, что, будь его воля, он первым делом приказал бы им залезть в реку, прихватив с собой побольше мыла. Ребяческая мысль, и Альваро, пожав плечами, вернулся к письменному столу и своему завещанию. Сознание его раздвоилось — он разом и обдумывал пункты завещания, и прислушивался к тому, как солдаты барабанят в дверь. Потом раздался приглушенный голос Хулио — тот открыл дверь солдатам. Через какое-то время Хулио постучал в дверь кабинета. Альваро встал, впустил слугу.

— Кто там, Хулио? — спросил Альваро.

— Вы же сами знаете. Их и хочешь не услышать, а услышишь.

— Верно.

— Я не впустил их в дом, — сказал Хулио. — Они грязные — от них воняет. Не годится, чтобы такая мразь входила в дом испанского дворянина и уводила его, как вора.

— Они согласились подождать на улице?

Хулио кивнул.

— Все впереди, — сказал Альваро. — Со временем они осмелеют. Не будут стучаться, сразу примутся ломать дверь, а если на их пути встанут хорошие люди вроде тебя, они убьют их, не задумываясь.

— Вы обязаны пойти с ними? — спросил Хулио.

— Сейчас — да. Но оставим это — есть дела и поважнее. — Альваро вручил Хулио письмо. — Передай письмо Катерине. Это очень важно.