Торквемада - [18]

— Ах вот как! Ты ездил верхом! — повысила голос Мария. — Это, по-твоему, ответ? Ты ездил верхом. Я не имею права спрашивать, где ты был, что делал, кого видел. Ты отвечаешь — ездил верхом! Ты не прикасаешься к еде, а когда я спрашиваю, почему ты не ешь, отвечаешь загадками…

— Вся наша жизнь — загадка, — мягко ответил Альваро.

Его мучила жажда. Он осушил бокал вина, Хулио наполнил его снова.

— Что за чушь! — фыркнула Мария. — Как ты можешь говорить такую чепуху при Хуане? Мы одна семья. Хуан — тоже, можно сказать, член нашей семьи. Он сказал нам, что твой конь в мыле и ты чуть не загнал его.

— Я скакал во весь опор, — отрезал Альваро.

— Ты был нам нужен, — сказала Мария, — но, похоже, конь тебе дороже семьи.

— Зачем я был вам нужен? Что случилось?

— Без тебя приходил приор, — ответила Мария.

— Торквемада?

— Меня не было дома, — сказала Мария. — Он говорил с Катериной.

Альваро повернулся к дочери, та поспешила его успокоить:

— Отец, он всего лишь поинтересовался, почему ты носишь на шее серебряный цилиндрик. Видишь, ничего особенного.

— И что ты ответила ему, дитя мое? — мягко спросил Альваро.

— Я сказала, что ты его носишь, сколько я тебя помню, — пожала плечами Катерина и спросила отца, что это за цилиндрик. — Понимаешь, отец, я не знаю, что это такое и почему ты его носишь. Скажи, почему?

— Он дорог мне как память, — ответил Альваро. — Я отказался от большей части воспоминаний, но расстаться со всеми — невозможно. Никому — ни мне, ни Торквемаде.

Альваро нащупал под рубашкой цепочку и снял ее через голову. Положил крест и цилиндрик на стол перед Катериной, но тут к нему обратилась Мария, голос ее звучал неприязненно:

— Альваро, что ты делаешь? Что за нелепые шутки? Торквемада приезжал сюда специально, чтобы расспросить о медальоне. Неужели ты ничего не понимаешь?

— Я знаю, что Торквемада приезжал сюда специально ради этого, — кивнул Альваро. — Добрый приор стремится знать как можно больше. Для него не должно быть тайн. Не сомневаюсь, он догадался, что именно я ношу на шее. А ты не догадывалась, Мария? Неужели тебе никогда не было интересно, что я ношу и почему? Неужели никогда?

Хуан Помас поднялся, он чувствовал себя неловко и попросил извинить его. Их разговор явно не предназначался для чужих ушей, и хотя со временем он тоже станет членом семьи, но пока он им не является.

— Поэтому прошу извинить меня, — сказал он. — Я, пожалуй, пойду.

— Погоди! — ледяным голосом остановил его Альваро. — Сядь, Хуан. Ты уйдешь, когда я разрешу тебе уйти. — Повернулся к Хулио и добавил: — Ты свободен. Мы останемся одни.

Хулио, степенно поклонившись, вышел; воцарилось молчание. Альваро крутил в руках крест и цилиндрик. Катерина следила за его руками, отмечая про себя, какие они сильные и ловкие, какие длинные и изящные у отца пальцы. Почему она не замечала этого раньше? Хуан после слов Альваро опустился на стул и теперь сидел, уставившись в стол. Мария, раздраженная и взволнованная, потребовала от Альваро, чтобы он объяснил, зачем к ним сегодня приезжал Торквемада. Альваро молчал, и тогда она указала на медальон и, срываясь на крик, спросила:

— Что это, Альваро?

— Ты спрашиваешь об этом сейчас — после того, как мы прожили вместе двадцать два года?

— Отец, — взмолилась Катерина, — ради Бога, скажи, что сегодня произошло?

— Не знаю. Я ни в чем не уверен. Что-то произошло, но что — толком не могу сказать. Как бы это тебе объяснить… Эта… — Альваро поднял медальон. — Эта вещь принадлежала моему отцу, а до него — деду. Что это такое? Это святая вещь, такая же святая, как и крест. В ней лежит кусочек пергамента, на нем написано несколько слов…

— Перестань! Хватит! — Голос Марии звучал визгливо.

Альваро, словно не слыша жены, повернулся к Хуану и спросил: все ли он понял? Следил ли за его мыслью? Хуан покачал головой. Он был озадачен и испуган.

Катерине он напоминал попавшего в западню зверя, но Хуан не был зверем — совсем нет. Скорее цыпленком в руках повара, собакой, угодившей в капкан, или мужчиной, лишившимся мужества. Катерине хотелось заплакать, зарыдать, упасть на колени и молить отца позволить Хуану уйти. Но она молчала.

Тут встала ее мать.

— Я не хочу этого слышать! Не хочу! — холодно объявила она.

— Сядь, Мария, сядь! Ты поняла меня? — В голосе Альваро сквозила горечь. — Я сказал, что тебе нужно сесть, Мария.

Жена повиновалась и снова села за стол.

— Чего ты не хочешь слышать? Того, что в тебе течет еврейская кровь? И во мне? И в Катерине? И в Хуане?

Хуан отчаянно замотал головой. Он открыл было рот, облизнул губы и снова замотал головой. Он страшно побледнел — Катерине показалось, что его черные глаза смотрят из посмертной маски.

— Ну что? Говори, Хуан Помас. — Голос Альваро понизился до шепота. — Ты не согласен со мной?

Хуан — он совершенно потерял голову — вскочил на ноги, через стол подался к Альваро и с мольбой сказал:

— Что вы делаете, дон Альваро? Ради Бога, что вы делаете со мной? Я христианин. И вы это знаете.

— Христианин? — переспросил Альваро, губы его скривились в улыбке. — Конечно же, ты христианин, Хуан Помас. Разве я это отрицаю? Но вот твой прадедушка, Якоб Помас, был раввином. Ты и его христианином считаешь?