В своем восторге перед Реставрацией он хотел бы запечатлеть в гипсе, как героев, всех, вплоть до последнего из вояк коалиционных армий, но он был вынужден отказаться от этого превосходного проекта массового прославления ввиду слишком большого количества персонажей и, смирившись, стал лепить портреты только знатных особ; и его мастерская скоро была уставлена бюстами всех европейских величеств.
Если принять в расчет странность патриотизма в ту эпоху, то способ добиться богатства и славы, который избрал наш торговец, возможно был неплох. Точно установить это помешало неожиданное вторжение воинов Гренобля, которые обратили в прах не только бюсты, предмет их ненависти, но и надежды на богатство и славу.
Измученный ударами судьбы, по-прежнему роковой и для его гипсовых дел в настоящем, и для славы его в будущем, торговец бюстами начал разочаровываться в прелести своей профессии, как вдруг триумфальная победа при Трокадеро вернула ему сладость надежды. Под давным-давно отлитым бюстом молодого офицера, прекрасного, как амур, он написал: «Победитель обеих Испаний[3]». Всемилостивейший граф д’Артуа[4] послал крест Почетного Легиона выдающемуся художнику, который сумел столь удачно передать черты его августейшего сына, светлейшего герцога Ангулемского, как известно — весьма привлекательного внешне.
Впоследствии, полный признательности за славу, пришедшую к нему в виде красной ленточки, и горя желанием добыть богатство, неважно какого цвета, торговец поторопился сформовать бюст монарха Карла X. Наступившая затем Июльская революция доказала ему всю тщетность людских расчетов, что он, собственно, знал и раньше; но еще сильнее убедила его в этом поспешность, с которой толпа устроила Варфоломеевскую ночь опять обманувшим его надежды бюстам.
Скоро торговцу минет шестьдесят: после тридцати восьми лет долготерпения и героизма во имя полюбившейся ему профессии он не собирается ее менять, но творческий пыл покинул его душу, потому что ее наполнил горестный опыт: по-прежнему ловя удобный момент, он дрожащей рукой взялся за отливку бюста Луи-Филиппа I[5]. Эта последняя скульптура, несомненно, прекраснейший образец величественной осанки и мужественных пропорций; поэтому при малейшем шуме торговец тщательно запирает свою мастерскую, так как даже если бюст короля-гражданина и не осуществит, наконец, надежду на богатство, столь долго ожидаемое, все же он послужит, по крайней мере, утешением за целую жизнь, полную черепков, осколков и обломков.
