Топот шахматных лошадок - [25]

— Сумма углов в каждом треугольнике своя, потому что искривления двухмерных пространств непредсказуемы. (Подумайте, этот баран Тюпа так и высказался: «Непредсказуемы»! Ну, профессор!)

— Че-во-о? — пропела Римма Климентьевна, как испорченная флейта. — Академик! Ты сперва хоть на троечку выучи, что положено по программе, а потом уж придумывай собственные геометрии! Лобачевский недоделанный…

— А Лобачевский тут совсем ни при чем, у него другой подход, — надуто возразил Тюпа, понимая, что «скребет на свой хребет».

— Гы-ы! — возликовал шестой «Б» привычно и безбоязненно, поскольку потешаться над Тюпой не возбранялось.

Римушка сказала, что у Лобачевского под-ход, а у него, у Пятёркина — вы-ход. Из класса. Путь Пятеркин оставит на столе дневник и убирается в коридор: там самое подходящее место для создания оригинальных математических теорий. В дневник она вкатала двойку ростом в свой длинный накрашенный ноготь и начертала обращение к родителям: «Ваш умник вместо нормального ответа несет у доски ахинею. Примите меры!» И зачитала вслух. Класс опять привычно погоготал. Все знали, какие меры принимает вечно поддатый папаша Пятёркин, однако и сейчас не пожалели Тюпу. И даже присвоили очередную кличку — Умник.

Вроде бы нормальные люди были в шестом «Б», не злодеи (по крайней мере, когда каждый сам по себе), а вот удержаться от стадного удовольствия — поизводить одного безответного неудачника — не могли.

…— И я, Белка, был такой же… — глядя в сторону и отрывая от гнилого лафета щепочки, — признался Вашек. — Ну, я уж говорил тебе, что раньше был большая скотина…

— Да почему… скотина, — неуверенно заступилась Белка. За Вашека перед Вашеком. — Просто ты был как все…

— А это и есть самое большое скотство, — сквозь зубы сказал Вашек. Как-то незнакомо прищурил разные (светлый и потемнее) глаза и отбросил щепку. — Но потом я все же заступился за Тюпу… Это было уже весной…

Случилось это в последние дни третьей четверти, когда за окнами солнечно разгорался март.

Окна были с двойными рамами. В двух из них — широкие форточки, их открывали на переменах, а третье — глухое. То есть форточка была и там, но капитально заделанная, заклеенная по всем щелям бумажными полосками… И в этом-то окне, между рамами, оказалась сумка маленького Егора Селькупова.

Был Егорка тихий и безответный, его иногда «доводили», как и Тюпу, хотя и не так часто. (Девчонки говорили: «Это мы любя…»). Как его сумка попала в глухое замкнутое пространство? Наверно, шутники долго готовили этот трюк, заранее отклеили незаметно полосы на щелях, потом на перемене остались в классе одни, распахнули форточку, кинули Егоркино имущество между стекол и быстро привели окно в прежний вид.

В начале урока все сидели и хихикали.

Как назло Римушка первым вызвала именно Селькупова.

— А почему ты идешь к доске без дневника?! Не знаешь правил?

— А он в сумке, — пролепетал Егорка.

— Так достань!

— А она вон… — Егорка, чуя беду, показал на окно.

— Это что? Это издевательство?! — моментально раскалилась Римушка.

Если это и было издевательство, то над Егором Селькуповым. Но он бормотнул:

— Не знаю…

— А кто знает?! Я?!

Егорка опять ответил «не знаю»?

— Что ты, как попугай, твердишь это дурацкое слово! Как твоя сумка попала туда?

— Не з… — Егорка перепуганно замолчал и всхлипнул.

— Чьи это фокусы?! — Голос Риммы Климентьевны опять засвистел надтреснутой флейтой.

Класс, конечно, тоже «не знал».

— Кто дежурный?!

Оказалось, что дежурный ничего не видел, потому что ходил на перемене в математический кабинет за циркулем и угольниками.

— Селькупову за сегодняшнюю тему — два! — объявила математичка.

Все притихли.

И тогда Вашек сказал:

— Почему два-то? Разве он не ответил урок?

— Горватову тоже два! За поведение! За неуместное пререкание! Или… немедленно доставайте сумку! Как хотите!

Легко сказать — доставайте! Если даже распечатать форточку, то как дотянешься? Одно дело — бросить, другое — выуживать.

— Селькупов, ты меня слышал?

— Как я достану-то… — он уже не всхлипывал, а плакал и был похож перепуганного третьеклассника.

Тогда Вашек встал. Кругом было тихо, только в ушах звенели еле слышные струнки. Вашек знал, что делать. Римма сказала «доставайте как хотите»? Прекрасно, сейчас он возьмет у доски тяжелый деревянный угольник, высадит им нижнее стекло, и сумка — вот она…

…— Понимаешь, Белка, я был тогда у же не такой, как раньше, — тихо рассказывал Вашек (а Сёга сидел у соседнего орудия в одуванчиках и занимался лошадками). — У меня уже был брат. И мне вдруг показалось, что Егорка похож на Сёгу. Ну, и как тут усидишь… А Умник вдруг сказал у меня за спиной: «Горватов, подожди». Он меня опередил и встал у окна…

Умник встал у окна прижался грудью к нижнему стеклу и развел руки — словно хотел заслонить от всех сумку Егора Селькупова. А потом качнулся назад, и… сумка была у него в руках. Умник при общем молчании отнес ее Егорке.

— На…

Римушка зашлась в истерике:

— Значит, это ты!.. Ты!.. устроил этот дурацкий фокус! Затолкал ее туда, а потом обратно! Чтобы сорвать урок!.. А все это знали и покрывали хулиганство!.. Всем! Всем двойка по поведению за четверть! Будете сейчас сидеть просто так, а математика — седьмым уроком!.. — И она хлопнула дверью.