Топорик - [2]

Назавтра они так же стояли у её калитки. Они долго говорили, а потом она, как птичка, впорхнула в их сад. Она позвала его, и он пошёл за ней. В глубине сада, среди кустов сирени и вишнёвых деревьев, у самого забора, стояла скамейка. Они уселись на неё вдвоем и сидели молча, держась друг за друга. Он обнял её и гладил её шелковистые волосы. От них, от её шеи и блузки, приятно пахло духами. Он нагнулся, чтобы вдохнуть их какоё-то родной запах. Лица их почти соприкоснулись. Сергей не удержался, чтобы не дотронуться губами до её шеи. Она откинула его голову назад, их губы встретились. Он целовал её лицо, шею, погружал лицо в её мягкие волосы. Затем он вдруг взял её за плечи и как-то по-особому посмотрел на неё. Она припала к нему грудью. Тогда он отстранил её от себя и принялся дрожащими руками расстёгивать пуговицы на её блузке. Делал он это с лихорадачной поспешностью, как будто боялся, что не успеет, и вот, наконец, все преграды позади. Он ощутил под пальцами упругий сосок и твёрдую, но гладкую и упругую грудь, кототая трепетала под его лёгкими прикосновеньями: казалось, что под руками был не один, а несколько сосков. И ещё было ощущение, похожее на опасливые прикосновения к щетине ёжика. И это было ещё приятней. Он снял с неё блузку и стал осторожно опускать плечики комбинации. Она смотрела на него него им испуганным взором, как будто произошло что-то такое, чего она боялась и чего она не могла миновать одновременно. Он припал губами к её груди. Придя домой, Сергей долго не мог уснутъ. Он не мог простить себе того, что сделал сегодня ночью. Засыпая уже, он дал себе слово, что такое больше не повторится. После этого случая Сергей не позволял себе больше ничего такого, а со стороны Татьяны чувствовалась к нему ещё большая доверчивость и теплота.

Со временим знакомства с Таней Сергей сильно изменился. В его обращении с матерью появилась какая-то другая ласковость, которую можно было, скорее, назвать "обходительность". Его некоторая угрюмая нелюдимость постепенно исчезала, упрямая складка губ немного разгладилась. Но, главное, он стал больше улыбаться. Правда, было в нём ещё что-то от того давнего диковатого Сергейки, но, через резонёрскую шутливость, через твердую суровость эта "диковатость" перешла в чувство собственного достоинства, которое сильнее всего проявилось в эти несколько недель. Он занял другое место в обществе своих товарищей, сделавшись более заметным. Он стал и более независимым от них. Теперь он уже не ходил, как овца в стаде, за большинством, а выбирал сам, куда ему идти, и куда нет. Этому способствовали и встречи с Таней.

Физически он тоже окреп, стал сильнее, стройнее. Фигура его стала более атлетической благодаря тому, что он начал заниматься спортом и перестал сутулиться. Теперь он уже не так часто ходил в парк. А когда он даже ходил, это было, скорее, Танино, а не его, Сергея, желание. Теперь они не могли жить друг без друга. Каждый день вернее, каждый вечер, свободный от работы, они были вместе. Сергей словно получил новое дыхание, и на жизнь он стал также смотреть по-новому, как бы другими глазами; он даже бросил курить. Назад пути уже не было, а если и был, то другой, более сложный путь. Но их идиллия внезапно окончилась. Она длилась ровно три с половиной месяца: до той самой памятной встречи, резко изменившей его судьбу.

Случилось это в том самом парке, в котором они с Таней познакомились и куда по-прежнему ходили гулять по воскресеньям. Как всегда, они, не задумываясь, направляемые каким-то интуитивным импульсом, оканчивали свой вечер на танцплощадке, и стояли, ожидая, когда зазвучит музыка. Но в этот вечер потанцевашь им не удалось. С середины площадки, раздвигая плечом толпу, к ним направился парень с пожёванной сигареткой в зубах и в кожаной куртке, повязанной на воротнике женским платочком. "Эй ты, - ещё не доходя, крикнул он, - давай сюда свою девку, хочу с ней потанцевать!" Сергей с Таней переглянулись. "Ты, приятель, слышишь, - сказал он, подойдя вплотную, - я приглашаю твою подругу на танец." "Во-первых, я тебе не приятель, - ответил ему Сергей, - а во-вторых, пригласи кого-нибудь другого." - "Ну, ты, что, меня не понял? А? Томик не привык повторять два раза. Если хочешь схлопотать, так давай выйдем, - сказал он, закасывая рукава, - давай, давай, отчаливай." - "Ага,- в тон ему ответил Сергей, - а там тебя на выходе ждёт шобла головорезов? 3наю я таких." - "Ну, что, ну, что, думаешь, я сам с тобой не справлюсь? Да я ж тебя, - и он схватил Сергея за ворот пиджака, в то же время ногой производя какое-то дополнительное движение. - Я тебя и здесь прибью, гниль фабричная." Сергея всегда учили нападать первым. Он итак слишком долго тянул, вопреки обыкновению. И он не заставил себя ждать. Ударив "фраера" левой рукой по челюсти, а коленом ноги в пах, он отскочил, опасаясь контрудара, но его не последовало. Охая, парень в кожанке стал медленно оседать. Вокруг них собралась голпа. Вдруг тот парень вскочил на ноги, и, как слепой, побежал к выходу. У выхода он повернулся и, выкрикнув "ты пожалеешь об зтом, сопляк", скрылся.