Топор с посеребренной рукоятью - [44]

— Войдите в комнату, чертенок этакий, войдите и замолчите!

Но она продолжала свой танец. Потом она внезапно подбежала ко мне и, схватив мою руку, прежде чем я успел ее отдернуть, поцеловала. За обедом она увидела один из моих карандашей и, схватив его, написала на клочке бумаги два слова «Софья Рамзина», а затем указала на себя в знак того, что это было ее имя. После чего передала карандаш мне, очевидно, ожидая, что я сообщу свое имя, но я убрал карандаш в карман в знак того, что не хочу поддерживать с ней никаких отношений.

Я постоянно сожалел о неосмотрительной поспешности, с которой я спас эту женщину. Что было мне за дело до того, будет она жить или умрет? Я не был молодым горячим юношей, чтобы совершать такие поступки. Уже достаточно скверным было вынужденное присутствие в доме Мэдж, но она была стара и безобразна, и ее можно было игнорировать. Эта женщина была молода и весела и вообще способна отвлекать внимание от более серьезных вещей. Куда отправить ее и что с ней делать? Если бы я послал уведомление в Уик, то чиновники и прочие явились бы сюда и стали допытываться, подглядывать и болтать — кошмарная мысль! Лучше уж переносить ее присутствие, чем это.

Скоро я понял, что эта история стала для меня неиссякаемым источником беспокойств. Нет ни одного места на земле, где бы можно было чувствовать себя в безопасности от кишащей, суетливой расы, к которой я имею несчастье принадлежать! Вечером, когда солнце скрылось за холмами, окутав их мрачною тенью, золотя пески и разливая над морем яркое сияние, я, по обыкновению, решил пройтись по берегу. Иногда я брал с собою какую-нибудь книгу. Я поступил так и в тот вечер и, растянувшись на песке, приготовился читать. Внезапно я почувствовал, что какая-то тень заслонила от меня солнце. Оглянувшись, я увидел, к своему большому удивлению, высокого, сильного человека, который стоял в нескольких ярдах от меня и, казалось, совершенно не замечал моего присутствия. Он сурово глядел поверх моей головы на бухту и черную линию рифа Мэнси. У него был смуглый цвет лица, черные волосы и короткая вьющаяся борода, ястребиный нос и золотые серьги в ушах; все вместе придавало ему дикий и вместе с тем до известной степени благородный вид. Одет он был в куртку из полинялого бумажного бархата, рубашку из красной фланели и высокие морские сапоги выше колен. Я сразу узнал в нем человека, который остался на разбитом судне в ту ночь.

— Эй! — сказал я недовольным голосом. — Вы, стало быть, благополучно добрались до берега?

— Да, — ответил он на правильном английском языке. — Это вышло помимо моей воли. Волны выбросили меня; я молил Бога, чтобы Он позволил мне утонуть! — В его произношении был легкий иностранный акцент, довольно приятный для слуха. — Два добрых рыбака, которые живут вон там, вытащили меня и позаботились обо мне. Однако же я не мог, сказать по чести, благодарить их за это.

«Ого, да он человек моего закала!» — подумалось мне.

— А почему вам хотелось бы утонуть? — спросил я.

— Потому, — вскричал он, взмахнув длинными руками в страстном, отчаянном жесте, — что там, в этой голубой улыбающейся бухте, лежит моя душа, мое сокровище, все, что я любил и ради чего жил.

— Ну, ну, — сказал я. — Люди гибнут каждый день, но бесполезно поднимать шум из-за этого. Позвольте вам сообщить, что земля, на которой вы прогуливаетесь, принадлежит мне, и что чем скорее вы уберетесь отсюда, тем приятнее это будет для меня. С меня довольно и одной юной особы...

— Юной особы? — задыхаясь от волнения, вымолвил он.

— Ну да, если бы вы забрали ее, я был бы вам весьма признателен.

С минуту, как бы не веря своим ушам, он смотрел на меня, а затем с диким криком пустился бежать по пескам к моему дому. Никогда раньше и никогда с тех пор я не видел человека, который бы бегал так быстро. Я поспешил за ним изо всех сил, взбешенный угрожающим мне вторжением, но гораздо раньше, чем я достиг дома, он вошел в открытую дверь. Из дома донесся громкий крик, а когда я подошел ближе, то услышал низкий мужской голос, говоривший с жаром и громко. Софья Рамзина забилась в угол и отвернулась, ее лицо выражало страх и отвращение, вся она дрожала; он же, со сверкающими темными глазами и распростертыми, дрожащими от волнения руками, изливался потоком страстных, молящих слов. Когда я вошел, он шагнул к ней, но она забилась еще дальше в угол и закричала, как кролик, которого хватают за горло.

— Это еще что! — взревел я, оттаскивая его. — Славная история! Чего вы хотите? Вы, верно, думаете, что попали в кабак!

— О, сэр, — сказал он, — извините меня. Эта женщина моя жена, я боялся, что она утонула. Вы возвратили меня к жизни.

— Кто вы такой? — грубо спросил я.

— Я из Архангельска, — сказал он просто, — русский.

Как ваша фамилия?

— Урганев.

—Урганев, а ее зовут Софья Рамзина. Она вовсе не жена вам. У нее нет кольца.

— Мы муж и жена перед Небом, — сказал он торжественно, смотря вверх. — Мы соединены более прочными узами, чем земные.

Пока он говорил, девушка спряталась за меня и, схватив меня за руку, сжимала ее, как бы прося защиты.

— Отдайте мне мою жену, сэр, — продолжал он, — позвольте мне взять ее отсюда.