Топор гуманиста - [2]

Может, протяни я еще годик и стал бы катать книжки про разные там мафии и борющихся с ними афганцев, или что-нибудь по эротической части заделал бы, например роман "С елдой наперевес". Но в начале 1992 наступило суровое безденежье: наши "чикагские мальчики" лихо освободили карманы населения от "лишних" денег – всё, как папа Милтон Фридман прописал. Хотел я устроиться на завод, где делают любимые холодильники. Но там бросилось в глаза, что цеха смахивают на блошиный рынок, а цветные металлы, из которых мастерят важные детали, уплыли куда-то за бугор. Наверное, превратились там в виллы, на которых золотят свои тела либерализованные начальники. "Чикагские мальчики" явно толкали меня в бандиты и потому я отчалил, так сказать, до прояснения ситуации, в своего рода творческий отпуск. К папе, который проживал с новой женой уже не на Васильевском острове, а на одном иерусалимском пригорочке.

В Израиле обрачился я с одной из наших эмигранточек, но в самой стране не задержался, хоть она и солнечная. Те бабки, что тамошнее правительство отстегнуло, я проел, пропил, проплясал, ни на какой работе не прижился, папаша меня по своему обыкновению не привечал, даже гарантию пожалел дать под деловой кредит. Можно было в армию податься, но с крестом на шее не стоило. Убило бы меня, например, и никто бы не знал, что делать с моим гордым трупом. Да и вообще как-то на меня там косо смотрели: праздники их не праздную, сало ем, да молоком запиваю. Вот и палестинцы с иудеями для меня на один лад – крикливые, торговаться любят.

Потом с Канадой как-то подсиропило, подался я туда с женой Ритой и народившимся сынишкой Данькой. Поселился, если честно, в глухомани, сообразно денежному положению, до ближайшего городка Питтстаун пилить двадцать миль, а у меня и мотора нет.

Жена, в основном, на огороде тосковала, загорая с томиком каких-нибудь стишков, сынок на лужайке жуков ловил. Я осенью, в охотничий сезон, на бензозаправке подрабатывал мойкой машин и прочей ерундой, "поднеси-унеси", впрочем и сам тоже диких птичек-уточек жизни лишал. В общем, существовать можно, если жену не слушать – а она у меня филолог, кандидат наук по матерным выражениям.

2. С понедельника новая жизнь

Я, кстати, сочинять никогда не бросал, хотя последние семь лет ни одному издателю своих трудов не показывал. Естественно, что часть моих внушительных талантов осталась в родных краях, не поспев за перемещениями моего тела. Но я и сейчас измышляю всякую всячинку, иногда насильно давлю из себя, иногда же творчество как из бочки хлещет. Люблю альтернативные истории выдавать. Что было бы, коли, например, хан Батый завоевал всю Европу вплоть до Англии и английского барашка кушал бы татарский нукер. И как насчет того, чтобы ацтеки с помощью Кецалькоатля изобрели мореплавание с порохом, переправились бы в Старый Свет и давай там трахать через анал рыцарей с королями.

Посылать мне свои свитки некуда, так что никаких хлопот. Иногда пересказываю их на скверном французский местному патеру Жаку – тут, кстати, много французиков ошивается – и он, между прочим, хвалит. Специально для него придумал историю, в которой франкофоны в 18 веке наголову раздолбали британцев и теперь вся страна Америка прозывается Новым Парижем. Он же мне в знак "спасибо" разрешил пользоваться его грузовичком по воскресеньям.

А для одного щуплого индейчика-ирокеза по кличке Большой Бык я придумал индейскую страну Маниту на месте Штатов, раскинувшуюся от Атлантики до Тихого океана. Перемерли от сифилиса колонисты-англосаксы, не успели сделать свое черное дело их ружья и "огненная вода", зато по-прежнему многочисленны все племена, не погибли делавары, могикане и прочие. И стоит столичный Белый Вигвам на Потомаке. Там сидят вожди, курят трубки, и рассказывают скальпам белых людей про настоящую демократию. Ирокез мне за это садовый культиватор подарил. И, кстати, товарищ Бык первый объявил, что я на индейца смахиваю.

А Тарасу Григорьевичу с реки Сент-Джеймс живописал древнюю Украину от Тихого до Атлантического океана, где палеонтологические укры придумали колесо, сало, парус и породили все остальные народы. Малоросс, кстати, за этот бред для меня борова зарезал. Теперь полно в кладовке того самого сала и буженины.

Хорошо, в самом деле, что всякая нация претензии имеет – я на этом приработок могу получить.

Вот опять осень наступила, классная пора в здешних краях, которые чем-то на Урал похожи, только здесь дольше держится тепло, зима легче, а сбоку еще океан незамерзающий плещется. По осени леса кленовые-хреновые в багрец и золото оделись, а я вновь подался на бензозаправку подработать. Как-то подкатил фортовый "мерседес 600", но при том непривычно заляпанный. Из кабины вышел человек гнидистого обличья, видно, что не канадец родом.

Я ему сразу по-английски и по-французски насчет того, чтобы машинке глянец придать, а он ответом меня не удостаивает и пилит мимо, в кафешку.

– Ах ты, жопа загаженная, даже не подтереться не хочешь,– в сердцах бросил я на родном языке.

Тут он оборачивается и на том же языке спрашивает:

– Так ты русский?