Тоомас Нипернаади - [46]

И от Анне-Мари никакой радости.

Бог знает, отчего она так заупрямилась, а только как побежала вперед, так за ней уже было не угнаться. Ни словечком не обмолвились за весь долгий путь, да и как разговаривать, когда она летит на целый километр впереди? Даже не оглянулась, неслась как дракон к дому, вздымая пыль и отфыркиваясь. Йоона и так просил, и этак, Анне-Мари, дорогая, давай передохнем, от этой гонки! Но Анне-Мари и ухом не вела, все летела вперед, как паровоз узкоколейный, пых-пых-пых, и только пыльное облако вилось за ней шлейфом. Видно,  Нипернаади так страшно разозлил ее или была еще какая-нибудь серьезная причина.

А как дошли до города, сразу рванула к тюрьме. Йоона, конечно, говорил, что, мол, Анне-Мари, дорогая, ярмарка сегодня в городе, давай зайдем взглянуть, я булку куплю с изюмом, еще чего-нибудь хорошенького, что приглянется. Даже платок обещал подарить, даже передник не жаль было бы купить, юбку или колечко. Остановись она хоть ненадолго, скажи хоть одно доброе словечка, взгляни хоть разок поласковее. Да за один теплый взгляд он бы все выложил, голым и босым остался — он, Йоона, такой! Но нет, не захотела Анне-Мари ни колечка, ни булки с изюмом, понеслась к своему Яйрусу.

И остался Йоона смотреть ей вслед разинув рот. Правда, после обеда Йоона встретил ее на ярмарке, но Анне-Мари была с цыганами и поначалу даже узнавать его, Йоону, на пожелала. - «Мы что, домой не пойдем?» - спросил Йоона. - «Нет, - ответила Анне-Мари, - я буду завтра или послезавтра, так и скажи Кюйпу!» Йоона потоптался на одном месте, не смея глаз поднять, потом, чтобы как-то разговор поддержать, спросил: «Ну что, была у Яйруса серьезная причина звать тебя в город?» - «Как же! - огрызнулась Анне-Мари. - Как же, - повторила она, - на меня хотел посмотреть, и вся причина. А поседел-то, а сгорбился, прямо неловко на него смотреть. И такой покорный, послушный, смирный, ничегошеньки от прежнего Яйруса не осталось. А освободят его вроде бы раньше срока — за примерное поведение — передай это Кюйпу!»

Тут она резко отвернулась, больше говорит не захотела. Йоона еще постоял, поспрашивал о том о сем, но Анне-Мари завела разговор с цыганами и перестала замечать Йоону. Так он и пошел, оставив Анне-Мари на ярмарке. Прицепилась к цыганам, как репей, на оторвать. Наверно, что-то с ними затевала, обстряпывала, уж больно цыгане серьезны были и в сомнении качали головами. Бог знает, что опять затевала Анне-Мари, о ней чего только не говорят. Но Йоона в эти россказни не верит, Йоона своими собственными глазами видит, что Анне-Мари красивая, добрая, милая -разве только иногда фордыбачит да нос задирает. И с цыганами, верно, ничего особенного не затевала — может, торговала лошадь, домой поехать?

Нет, у Йооны тоже дела пойдут! Пусть  Нипернаади осушает болота, бурит, копает, взрывает все камни, Йоона снова станет прилежным паромщиком. А то ведь стыд какой, возле управы к нету подбежали, корили, ругали, грозили выбросить из дома вместе со всем барахлом. Он, дескать, вовсе не такой уж старательный паромщик, люди, говорят, часами дожидаются переправы. А жалоб, вроде, столько, что ими хоть печи топи. И сам старшина, такой коротенький, тощий, голосок тоненький, кричал больше всех. Задрал указательный палец и грозит им не переставая: «Ой, парень, ой, парень, пойдешь ты по дорожке своего негодного отца! И тебя ждет такой же конец, если разом не образумишься, не возьмешь себя в руки, не станешь приличным человеком. Брось дурака валять, хватит рулады выводить, возьмись за перевоз и трудись, как положено честному и порядочному человеку!»

ох и разлаялись, и поодиночке и хором — Йоона прямо взмок, пока выбрался из управы. Знали бы они, бездельники, какие сюрпризы спрятаны у него в мешке — и в живых бы не оставили! Но в чем-то они правы, Йооне и в самом деле надо подтянуться — куда, к черту, денешься, если выбросят на улицу со всем скарбом? Отдадут место кому-нибудь другому и вышвырнут вон?

Нет, Йоона честно выполнил поручение, все, что надо, принес, теперь пусть  Нипернаади дальше возится. Это уже не его, Йооны, дело, не его ума заботы. Он постарается держаться от осушения болота подальше, и если кто что скажет или случится какое недоразумение, он выйдет из это истории сухим, как утка из воды.

С такими вот мыслями Йоона к ночи дошел до дома.

Нипернаади уже спал, но когда Йоона вошел, встал с кровати и спросил:

- А, ты вернулся? И принес все необходимое?

Он порылся в мешке, достал буры, молотки и фитили, разложив их в ряд, обследовал патроны, а потом сунул их себе в карман. Но не выказал ни малейшей радости или хотя бы удовлетворения. Даже вздохнул.

Может, они в городе дали не тот инструмент, думал Йоона, с опаской глядя на  Нипернаади. Еще пошлет завтра обратно и велит принести что получше?

Но  Нипернаади произнес:

- Ты молодчина, Йоона, очень хорошо справился с этим делом.

Потом снова убрал буры, молотки и фитили в мешок и сказал:

- Слушай, Йоона, об этом не должна знать ни одна живая душа! Все будет сделано тихо и тайно, потому что я не хочу, чтобы толпу людей налетели смотреть на твою работу. Сами потихоньку пробьем гнезда в стене под водопадом, а как настанет наш час, взорвем стену. Бурить-то мы будет недолго, думаю, за четыре-пять дней управимся.