Тоомас Нипернаади - [2]

Пока стоят плотогоны, старый Кудисийм беспокоен, напуган и от Локи ни на шаг. «Не ходи к плотогонам, - остерегает он, - дурные они люди и ничего хорошего тебе не сделают. Увезут на плотах, поразвлекаются недолго да и бросят, как отгоревшую спичку. Куда пойдешь, кому тогда покажешь свои грешные глаза?»

Локи слушает отцовские наставления и к плотогонам не идет, потому что отец старый и хворый, с каждой весной он все больше усыхает, как трухлявый пень. Локи не идет к ним, но не отрывает глаз от их смеющихся лиц, жадно, пристально следит за каждым их движением. Ох, до чего ей охота сесть однажды на плот, чтобы повидать мир и людей, чтобы быть им равной! Она еще ничего не видала, ни с кем не разговаривала, звери да птицы лесные только были ее товарищи. Локи срослась с этим лесом, хотя мыслями она далеко, блуждает странными путями.

Но вот парни снова сталкивают плоты на воду, заливают кострища на берегу и отплывают с песней, и только Малль Хабаханнес грустно смотрит вслед, пока еще различимы их фигуры и слышны их голоса. А Локи, хоронившаяся за деревом, падает на мох и долго, долго скулит, сама не зная отчего.

- Скоро будут плотогоны! - вдруг произносит Локи. - Они не задержатся, раз скворцы уже здесь!

Сильвер Кудисийм шевельнулся на постели, но промолчал. Да Локи и недосуг ждать ответа, у нее теперь дел и забот не оберешься. Каждый день, каждый час приносит что-нибудь  новое. Мустъйыги с каждой минутой поднимается, земля показывается из-под снега и льда, как птенец из скорлупы. На пригорках зацветают первые подснежники, и Локи уставляет ими столы, подоконники, лавки, так что старику Кудисийму и присесть негде.  Одна за другой со свистом и клекотом появляются перелетные птицы, Локи видела даже коршуна, кружившего над избушкой. Птичий щебет, клики, свист наполняют лес, словно зовы страсти. Первая бабочка с налету ткнулась в стекло и долго махала обессилевшими крылышками. Ночи стоят теплые, ветреные, болота парят и журчат, пробуждаясь от зимней спячки. Вода стоячая, журчащая полнит леса, поля и луга. Зазеленела первая трава, и деревья одеваются листвой.

Локи прислушивается, но еще не доносятся с реки песни. Припозднились нынче плотогоны, думает Локи. Малль расфуфырилась и в нетерпении ходит по берегу или садится в плоскодонку и гребет против течения туда, откуда ждет плотогонов. Но под вечер она возвращается в одиночестве. Где-то далеко-далеко, будто глухие взрывы, слышатся удары топора.

Дни идут, проходит неделя, и наконец-то с реки послышались крики плотогонов. Но первые плоты проносятся мимо и не останавливаются. На них старые бородатые мужики, шляпы надвинуты на самые газа, во рту трубки. На плотах есть и женщины, сидят на корточках, в излучинах они помогают мужикам держать плоты по течению. К полудню показались и другие плоты, но они тоже не останавливаются.

Хабаханнес стоит на берегу и окликает:

- Бог в помощь, плотогоны!

- Спасибо на добром слове! - отвечают ему.

- Что, нынче и не останавливается? - спрашивает он.

- Ничего не знаем, - отзываются плотогоны, быстро проплывая мимо.

- Времени, что ли, нет? Что за спешка? - кричит Хабаханнес им вслед, но плотогоны уже не слышат, течение уносит их все дальше.

- Ишь, заважничали! - расстроенно отзывается Малль.

- Точно, заважничали, не подойди! - ворчит Хабаханнес и, ругаясь, уходит домой. Малль плетется за ним, глаза полны злости и стыда.

Ночью и на другое утро проплывает еще несколько плотов.

- Правей держи, слева толкай! Хвост по течению! - и вот уже унесло их вниз по течению. Не поют они этой весной, не играют, мчатся мимо, словно всадники. Серьезны, деловиты и, видно, ни к чему им хутор Хабаханнеса. Локи прислушивается к их выкрикам. Ни одного знакомого голоса, все чужие, неизвестные, ни один из них не проплывал раньше в их краях.

- Папа, - восклицает Локи, - они спешат, они так спешат!

- Верно, Локи, верно, - отвечает Кудисийм и улыбается, не в силах скрыть от дочери своей радости и довольства.

- Отчего они спешат? - допытывается Локи.

- А кто его знает, - отвечает Кудисийм, - может, настроение такое — кто ж их разберет.

В полдень проплывает еще один плот, и на этом все. Последний тоже проскользнул, как на пожар, словно торопясь вслед за остальными.

В речных излучинах распускается черемуха, появляются ласточки, выпи и снегири, листва пестрит цветами, что твой ковер. С приходом вечера зудят комары, трава и мох кишат червячками, букашками. А Локи не находит себе места — сумрачна, печальна и молчалива. Как быстро проходит весна, думает она, как невыразимо быстро. Приплыли, прокричали да и скрылись, смеха и того не слышно было, глаз даже не показали — унесло их течение, словно вихрь. Теперь уже некого ждать, и лето промелькнет, как одно мгновение и опять задуют ветры и ляжет ледяной покров. Так и жизнь пройдет, и ничего не случится, ничего не станется — только шум лесов не прекратится. И Локи вдруг сделалось безмерно жаль себя, себя и своего отца, привороженного жить в этой пуще.

Прошло несколько дней, и тут появляется еще один плот.

На нем всего один человек, Локи уже издали видит, какой он неспособный — не удержать ему плот посреди течения. Рыская от берега к берегу, застревая в пойме, он останавливается, ждет и, кажется, совсем  не торопится. Он отдается на волю потока, а сам даже рукой не шевельнет. Бревна крутятся в воде волчком, концы часто уходят под воду, а он себе полеживает на плоту, как на неуправляемой лошади. Возле хутора Хабаханнеса, где Мустъйыги резко поворачивает, течение выбрасывает плот на берег, однако плотогон при этом сидит как ни в чем не бывало.