Тонкомер - [14]

– В горенку пожалуйте, в горенку, – приглашали они нас в два голоса.

За нами сунулся было и Елкин. Но хозяин поймал его за шиворот у порога и сказал ему:

– А ты ступай в избу!

И потом жене:

– Настасья, налей ему водки!

А сам с нами вошел в горницу. Там за накрытым столом уже сидели Редькин и хмурый чернявый мужчина лет под сорок. Это был бригадир грузчиков Анисимов.

– Новый мастер! – представил меня Редькин.

Анисимов подал мне руку и усмехнулся:

– А я старый бригадир. – И, эдак хитровато щурясь, спросил Наташу: – Ну как, нравится вам дом-то? – и руками развел.

Наталья впервой за день улыбнулась. Нравится, говорит.

А Редькин уже в рюмки водки налил – и первый тост за хозяина, за его золотые руки. А Ефименко тотчас ответил:

– И за нашу голову. За вас, Николай Митрофаныч! Эх, голова да руки – не помрешь со скуки.

Ну, выпиваем, разговоры ведем, а Редькин все мне Ефименко нахваливает:

– Бригадир у нас что надо: и работает как черт, и жить умеет.

И как бы между прочим Наташу спросил:

– Как наши места, понравились?

– Красиво! – ответила она. – И река волшебная, и лес.

А Редькин засмеялся, подмигивая мне:

– Если смотреть не из окна барака!

А Наталья смутилась и покраснела.

– Ничего, это все временно, – ласково сказал ей Редькин. – Чего-нибудь сообразим. Не то я боюсь вашего супруга. Ух, как он налетел на меня нынче! И вам не бывает с ним страшно?

Она рассмеялась и сказала, что я у нее ручной медведь.

– Да из-за чего беспокоиться? Из-за дома? – спрашивал все, наваливаясь грудью на стол, Ефименко. – Экая невидаль! Вот они – хоромы! – и разводил руками. – Сам срубил. И вам срубим. Уж постараемся для мастера. С нами, брат, не пропадешь.

Ну и все в таком духе разговоры шли. Потом кто-то гармонь принес, я сыграл «Глухой неведомой тайгою». Все дружно пели и меня хвалили: мастер, мол, он и за столом мастер. Что петь, что играть…

Словом, друзьями расстались. И Наташа вроде повеселела. Да недолго была благодать, – как поется в старой песне.

На другой день в конторе лесопункта Редькин по карте показал мне границы моего участка, где лесосеки, где лесной склад, и все такое прочее. И опять напомнил:

– Имей в виду, бригада Ефименко – передовая, вымпел по леспромхозу держит.

– А где живут рабочие? – спросил я.

– У Ефименко в домах, у Анисимова в бараках.

– Почему такая разница?

– Кто как умеет… Вкусы у людей разные, – усмехнулся Редькин и эдак прищуркой, как в первый день, поглядел на меня.

Ладно, думаю про себя, разберемся.

А бригада у Ефименко и в самом деле была передовая, и народ в ней подобрался крепкий, все из «старичков». «Старичками» у нас называли старожилов поселка. И занималась эта бригада валкой леса. Эти вальщики держались годами. Зато грузчики и раскряжевщики сплошь состояли из вербованных, которые работали не больше одного сезона или от силы двух. Помню, мне бросилась в глаза разница между теми и другими. Вальщики имели огороды почти по гектару, луга, скотину. А грузчики жили скопом в бараке. И вот я с горячей головы решил уравнять, так сказать, условия.

12

Пришел я, помню, на лесосеку Ефименко, посмотрел – и ахнул. Повалены деревья как бог на душу положит. Да на выборку, помощнее! Упадет кедр – и десяти ясеням да ильмам макушки посшибает. А потянет его трактор, и словно утюгом весь молодняк под корень сносит. И захламлено все – ноги не протащишь. Здесь, думаю, и за полвека ничего не вырастет. Да что ж это мы, в чужом лесу, что ли, орудуем? Смотрю – нет ни одного вальщика. Только трактора ползают, вытягивают хлысты к лежневке. Подошел я к одному трактористу и кричу: «Где Ефименко?» Тот сплюнул в мою сторону. «Да пропади он пропадом, – отвечает. – Ему лишь бы план выполнить, а после него хоть надорвись тут».

Куда они могли уйти, думаю, может, на лесном складе?

Зашел я сначала в бригадный барак. Ну, брат, обстановочка! Стены дымом прокопчены, в два ряда койки стоят, на которых где постель, а где голый матрац с пиджаком. В конце барака стоял длинный дощатый стол. В одном углу печь с вмазанными в нее двумя котлами для варки пищи, в другом углу чуланчик, в котором, как я потом выяснил, жила Варя. За столом сидел в черной расстегнутой рубахе Анисимов и пил очень крепкий чай, с похмелья. Варя возилась возле котлов.

Поздоровались. Анисимов эдак руками обвел и сказал:

– Это все наше. Жилье.

А я ему со смехом:

– Гостиница «Приют комара».

Он пробурчал:

– Для нас тоже. – Потом подозвал Варю. – Знакомься, – говорит, – это наш завхоз, общий товарищ, так сказать.

Варя поздоровалась со мной за руку, но перед этим так усердно терла о фартук свою ладонь, что Анисимов рассмеялся:

– Кожу не сдери, Варька!

А я спросил:

– Что значит «общий товарищ»?

Варя вдруг покраснела и отвернулась к котлам. Анисимов удивленно пожевал губами и сказал:

– Нас тут мужиков много, а она одна у нас… Ну и, понятное дело, зовем, значит. – Он покосился на Варю, загремевшую ведрами, и добавил: – В общем – это все наше языкоблудство. Так что вы не думайте насчет чего иного.

От Анисимова я узнал, что бригада Ефименко выполнила еще вчера недельную норму, сэкономила два дня и что теперь все вальщики разъехались за сеном по берегам озера.