Тонкий тающий след - [7]

Надя тогда запретила отвечать на междугородние звонки. Проболталась бабушка, Галина Дмитриевна – для нее никогда не было проблемой указать непутевой дочери на ее очередную непоправимую ошибку. От новости о рожденном тайком от нее внуке Марина чуть не сошла с ума. Мгновенно примчалась из своей Чехии, но замки на Плющихе уже заменили, на телефон никто не отвечал, а молодые родители и новенький малыш были по причине дачного времени неизвестно где. И родная мать непутевой Марины, она же Надина бабушка и Лешина прабабушка, наотрез отказалась говорить своей дочери, где они прячутся. Принципиальность – это у нас генетическое, говорила она с горькой гордостью. Помыкавшись пару недель, Марина уехала. Никто из семьи даже не знал, где она ночевала в тот приезд в Москву.

Потом Марина бывала в Москве еще несколько раз, и постепенно даже какой-то контакт наладился: Галина Дмитриевна отвозила правнука на свидания с ней в парке или кафе-мороженом, иногда к Лешке присоединялся Вадим, и так вот, через посредников, мать и дочь узнавали друг о друге. Общаться с матерью Надя не хотела ни за что. И подарки принимать запретила.

Она даже ремонт сделала так, чтобы в доме не оставалось следов Марины: только темные полы из натурального дерева, белые стены, метлахская плитка с геометрическим узором, серая и белая мебель. При матери здесь все было иначе. Она обожала яркие краски, мастерски с ними обращалась, и все помещения в старой квартире были похожи на декорации к театральному спектаклю вроде «Принцессы Турандот»: экзотично и пестро выкрашенные, забитые бесконечными безделушками, привезенными друзьями и знакомыми из дальних странствий, подушками и пледами, статуэтками и книгами, огромной коллекцией разноцветных необычных бутылок. Надя вычистила все. Ну, почти все – некоторые вещи попали под защиту Вадима, который до поры до времени сдержанно симпатизировал Марине, и упокоились на антресолях, потому что могли служить реквизитом для учебных натюрмортов.

* * *

Шкатулка, которая сейчас стояла на узком белом столике, была частью той, прежней жизни и смотрелась в Надиной комнате чуждо и странно, как клоун в больнице. Про шкатулку когда-то говорили, что ее привез Марине из Марокко Надин отец, о котором она больше, можно сказать, не знала ничего. Мать говорила, что он «был невероятно красив», а бабушка уверяла, что ничего не помнит об этом мерзавце, потому что Марина их едва познакомила, прежде чем он исчез. Фамилия у Нади была по матери, и отчество тоже: обе Юрьевны. Лишь по косвенным признакам можно было догадаться, что, видимо, он был блондин: иначе сложно понять, как у огненно-черноволосой Марины появилась девочка такого сдержанного, тонкого колорита, как Надя. Фигурой она тоже была не в мать: присущая Наде хрупкость, по-видимому, тоже была подарком загадочного мерзавца.

Так, надо заняться делом. Ленка же не отстанет, пока я не посмотрю этот вебинар. Ленку нужно слушаться, иначе на споры с ней уйдет все время, которого и так нет.

Надя сдвинула шкатулку вглубь стола, уселась на простой стульчик и открыла крышку ноутбука. Платформа для прохождения онлайн-курсов узнала ее сразу: Надя училась постоянно, самому разному, прилежно доводила каждый курс до финала и получала сертификаты, некоторые из которых даже распечатывала и вешала на стенку. Риторика, навыки самопрезентации, методики ведения переговоров, улучшение памяти, скоро чтение и, конечно, неизменный и совершенно не нужный в ее жизни английский – который она учила просто потому, что его незнание занозой сидело в мозгу со школьных лет. Ленка тоже любила учиться, но ее направления были другими: она интересовалась психологией, модой, кулинарией, методиками соблазнения разной степени целомудренности, а в последнее время внезапно увлеклась дизайном. Тебе, говорила она Наде, сам бог велел все это изучать, у тебя ж два курса Суриковского! Все основы знаешь. Надя отказывалась даже говорить на эти темы: это все было давно и неправда. И вообще, у меня муж – художник, он ничего такого дизайнерского с курсов дома не потерпит, у нас, думаешь, почему все стены белые? Борьба с излишествами.

Но в последнее время Надя начала больше прислушиваться к институтской подруге, которая была хоть и любимая, самая близкая, но все же совершенно иная по привычкам, целям, внешности, всему. Их объединяла давнишняя дружба, настолько тесная, что Ленка иногда называла Надю своей сестрой. И в качестве такой вот самой близкой на свете женщины она в какой-то момент начала потихоньку, исподволь, но достаточно настойчиво интересоваться семейной жизнью Нади. И делиться женскими хитростями, потому что некоторые проблемы у Невельских действительно были. Даже не проблемы, так, проблески. Какой-то холодок, то ли от усталости, то ли просто слишком привыкли друг к другу… Обмен опытом выглядел странновато: Ленка была хронически одинокая и страстно мечтала завести себе мужчину (она даже это нейтральное, в принципе, слово выговаривала с некоторым нажимом). А у Нади был один на всю жизнь Вадим, с которым познакомились в двенадцать, поженились в двадцать один, и с тех пор еще двадцать лет прожили, и еще дважды по столько проживут. С другой стороны, именно из-за этой стабильности Надя могла потерять нюх, хватку и что там еще надо, чтобы муж пореже ночевал на диване? А у Ленки – постоянная практика: если не роман на работе, так флирт на сайтах знакомств или кастинг в брачном агентстве.