Тонкий слой лжи - [13]

Она промучилась с Хайменом не один год и совершенно не знала его. Добрый увалень? Хитрющий сквалыга? Гулена, прикидывающийся ханжей? Бог его знает. Стоит ли ломать голову. Любой из тех, кто провожал Салли взглядом, будет с удовольствием играть роль, которую она предложит. Молчун? Пожалуйста. Болтун? Извольте. Мот? Нет ничего проще. Обезумевший от страсти обожатель? Сколько угодно. Верный паж? Ради бога.

Иногда Салли думала о Билли Манчини и по ее губам пробегала улыбка, таинственная, не понятная. Салли слыла мастерицей улыбок и от нечего делать насчитала в своем арсенале штук двадцать совершенно не похожих одна на другую.

Пекло солнце. Салли отправилась напиться. В прохладном холле нырнула в глубокое кресло, отхлебнула из стакана, скользнула взглядом по мраморным плитам. Из дверей лифта выпорхнула девица, почти девочка, следом вывалился, скорее выкатился пожилой джентльмен в три обхвата.

Салли лениво посмотрела на часы. Полдень. Ну и пара? Поздновато для пляжа? Последовала одна из неотразимых улыбок, и толстяк поежился: Салли точно видела - ему неловко и испытала удовлетворение. Кусок льда со дна стакана швырнула в урну. Складки жира на животе толстяка заставили ее вспомнить Хаймена. Она тяжело вздохнула и отправилась на пляж. После обеда разминка на кортах, в теннис Салли играла плохо, но это не имело ни малейшего значения. Партнер следил не за мячом, - за ней, пропускал самые безобидные удары, так что человеку непосвященному, казалось, будто Салли держится вполне прилично.

Знакомств Салли не заводила. До поры. Считала - сначала нужно осмотреться, утратить интерес к морю и солнцу и только тогда…

Она несколько раз звонила из углубления под навесом и каждый, кто наблюдал за ней без труда бы отметил: разговаривает с мужчиной. И еще. Никогда так щедро Салли не улыбалась, как держа нагретую ее крохотным ухом трубку.

Вечерами Салли прогуливалась по аллеям вокруг отеля или по набережной вдоль океана, часто стояла у парапета и смотрела, как солнце быстро, будто тарелочка, подброшенная для меткого стрелка, падает за линию горизонта.

Около десяти вечера она звонила Хаймену. Неужели проверяла? Скажи кто-нибудь такое, Салли бы зашлась от гнева. Но себе, не без удивления, могла признаться: при всем безразличии к Хаймену ей до сих пор не все равно где и с кем он проводит свободные вечера. Салли могла не волноваться. Хаймен всегда поднимал трубку, они препирались о его завтраках и ужинах, о работе, о Билли Манчини, о том не перегревается ли Салли и не нужно ли ей чего?

Оба понимали, что во-первых, ей ничего не нужно, а во-вторых, понадобись что - денег ей хватит для самого сумасбродного желания. Сразу видно - говорить не о чем и разговор кругами возвращался к плите, еде и напоминаниям о попугае и цветах.

Хаймен несколько раз посетовал на скуку и Салли поддержала его, выразившись в том смысле, что ждать осталось недолго. Она всегда невнимательно слушала Бакстера и сейчас, как обычно, не обратила внимания на то, что он тягуче и не без значения повторил: ждать осталось недолго. Салли имела в виду собственное возвращение домой. Что имел в виду Бакстер знал только он и Манчини.

Салли ложилась спать около полуночи, настежь распахнув балконную дверь и раздевшись донага. Засыпала мгновенно, посапывала и даже похрапывала. Когда за столом Бакстер сообщал ей о храпе, злилась и кричала - вранье! - потому что в глубине души не терпела храпящих женщин.

Утром Салли делала зарядку и отправлялась на пляж. Все повторялось. Изо дня в день. Одно и то же.

В это же время Бакстер и Манчини обговаривали последние детали. Вылет послезавтра в девять тридцать. С утра они запрутся в кабинете Бакстера для экстренного и необыкновенно важного совещания. Манчини подготовил проблему, и в самом деле не терпящую отлагательств и грозящую фирме серьезными неприятностями. Газетчики раскопали, что фирма недопустимо завышает стоимость изделий, а ее филиалы продают оружие напрямую без санкций дипломатов и других ведомств. Правда, Билли уже больше недели знал, как выпутаться из неприятных историй, но пока ни кому не говорил.

Ножки Манчини расчерчивали кабинет затейливыми узорами. Любимый галстук Бакстера удавкой болтался на красной по бокам покрытой желтоватым пушком шее. Бакстер напоминал бычка, которого тянут на заклание, вроде бы и бодаться пробует, и понимает лучше других: от судьбы не уйдешь.

Манчини ритмично выплевывал слова. Без запинки. Словно перебрал все варианты и остановился на лучшем.

- Итак, вылет в девять тридцать. Такси вызывать не будем, спустишься и сразу на площадку, там всегда полно свободных машин. Пройдешь двором, там ни души. Случайная встреча с кем бы то ни было исключается. Добираешься до аэропорта. Время в полете пятьдесят пять минут, считай час. В аэропорту посадки такси всегда. До отеля Си-Кейп доберешься за пятнадцать минут. Итого без четверти одиннадцать ты на пляже. Чуть не забыл. Переоденешься в самолете: костюм упрячешь в дорожную сумку, напялишь все белое.

К одиннадцати Салли прогреется уже до одури. Считай без десяти ты у ее шезлонга. Пять минут - охи! ахи! - неужели это ты? ну и ну! И все такое. Смотри, чтоб особенно никто не обращал на вас внимания. Разговаривай так, будто смущаешься, пусть со стороны думают, что неумело пристаешь или спрашиваешь, где сауна или бар? В общем смотрись случайным человеком. Особенно не тяни. До десяти минут двенадцатого надо закругляться.