Тонкая нить - [43]

Договорившись с дежурным, они поспешили в больницу.

Попасть к Савельеву, однако, оказалось далеко не так просто. Старая раздражительная привратница не то что впустить их в больницу, но и слушать не хотела. Ни просьбы, ни угрозы на нее не действовали. На служебные удостоверения, которые пытались ей предъявить Миронов и Луганов, она и смотреть не хотела. Положение спас дежурный врач. Он был предупрежден об их посещении и провел Миронова и Луганова прямо в то отделение, в котором лежал Савельев. Там их ожидал лечащий врач.

— Присаживайтесь, — сказал он, пропуская Миронова и Луганова в ординаторскую, — располагайтесь. Дело обстоит так. Савельев пришел в себя часа полтора назад. Обнаружила это дежурная сестра, и сразу — за мной. Едва я вошел, вижу: смотрит он прямо на меня, пристально, пытливо. «Где я, спрашивает, почему?»

Ну, я принялся ему растолковывать: вы, мол, голубчик, были больны, тяжко больны, а это — больница. Только волноваться не к чему, теперь дела у вас пошли на лад…

Савельев, однако, и слушать не стал. «Доктор, говорит, прошу позвонить майору Миронову. Пусть придет. Немедленно». И телефон ваш назвал. Я пытался было возражать, просил отложить хоть до завтра — куда там! «Доктор, — сказал мне Савельев, — я чекист. Чекист. Вы понимаете? Надо. Тянуть нельзя…» Вижу, дело серьезное, да и разволновался больной, как бы хуже не стало, вот я вам и позвонил…

— Спасибо, — сказал Миронов. — Еще раз спасибо, товарищ доктор. Так как, пойдем?

— Хорошо, — сказал врач. — Только еще два слова: волновать больного нельзя. Он еще слаб, очень слаб, так что я попрошу покороче. От силы минут пять. Больше разрешить никак не могу. Нельзя.

— Учтем, — кивнул Андрей. — Только… только у нас просьба: нам бы желательно, просто необходимо без свидетелей. Я понимаю, доктор, все понимаю — больница, но… но вы уж нас извините, такие у нас дела…

Врач молча кивнул и поднялся со своего места, приглашая Миронова и Луганова следовать за собой. Они прошли длинным, полутемным в эти поздние часы коридором и остановились возле одной из палат.

Приложив палец к губам, врач приоткрыл дверь, задержался на пороге и шепотом повторил:

— Помните, пять минут, не больше.

В первый момент ни Миронов, ни Луганов не разглядели Савельева. Палату освещал лишь слабый свет полупритененного ночника, стоявшего на тумбочке в изголовье кровати. Углы комнаты тонули во мраке. В тени оставалось и лицо Сергея, чуть выделявшееся на белизне подушки. Свет падал только на его руки, неподвижно лежавшие поверх одеяла, да на ночной коврик возле кровати.

Казалось, Сергей спит или находится в забытьи. Но это только казалось. Прошло несколько секунд, и с койки послышался слабый, прерывающийся голос:

— Товарищ майор, пришли… Спасибо… А я, видите, не оправдал… — В голосе Сергея прозвучала глубокая горечь.

— Ну, ну, хватит ерунду говорить! — с подчеркнутой бодростью сказал Миронов.

Он взял стоявший невдалеке от кровати стул, сел, придвинувшись поближе, и взял в свою руку безжизненную руку Сергея. Луганов остался стоять чуть в стороне. С мгновение в палате царила мертвая тишина.

— Нет, товарищ майор, не оправдал… — снова заговорил Савельев. — Провалил такое серьезное дело…

— Сергей, как не стыдно! — возмутился Миронов. — «Провалил»! Почему провалил? В нашем деле всякое бывает. И успехи, и неудачи. Ты лучше скажи, тебе ничего не нужно? Все сделаем…

— Товарищ майор, — перебил Савельев, — я ведь не так, я — по делу…

— Может, с делом отложим? До завтра? — неуверенно спросил Миронов.

Но Савельев отрицательно качнул головой:

— Нельзя… До завтра нельзя. Боюсь, и теперь уже поздно… Черняев в тот день был в бюро объявлений. Я текст переписал. Он у меня в кармане…

— Знаем, записку нашли, — успокоил его Миронов. — Все в порядке.

— Нашли? Это хорошо… А труба… труба?

— Какая труба?

— Водосточная. На заброшенном лабазе, на пустыре, возле Федосьевской рощи.

— Федосьевская роща? — переспросил Луганов. — Это как раз около того переулка, где с тобой все стряслось?

— Да, там.

— Позвольте, — вмешался Миронов, — что еще за труба? Какая роща? Ты о чем, Сережа?

— Это очень важно, товарищ майор, — слабеющим голосом проговорил Савельев. — В тот самый вечер Черняев отправился в пригород, к Федосьевской роще… Прошелся он рощей, вышел на пустырь. Тут луна взошла… Там, на пустыре, лабаз… С той стены, что обращена к роще, водосточная труба… Черняев походил возле лабаза — и к трубе. Нагнулся, достал что-то из трубы и сунул в карман.

— Достал или положил в трубу? — уточнил Миронов.

— Достал. Я хорошо видел… В карман положил. Потом пошел в переулок. Я перебежал пустырь и тоже в переулок. Дошел до середины… и все. Вроде что грохнуло. Что дальше было, не знаю…

Силы окончательно изменили Савельеву. Последние слова он произнес чуть слышно, шепотом.

— Сережа, Сережа, — сжал ему руку Миронов, — а когда «грохнуло», Черняева ты видел? Он где был: впереди тебя или сзади?

— Впереди, — прошептал Савельев, — он впереди был… Но труба, труба… Там… Надо…

— Сделаем! — воскликнул Миронов. — Все сделаем! Ты не волнуйся. Мы прямо из больницы — туда. Только ты держись, поправляйся скорее.