Тонкая красная линия - [179]

Убедив себя, он снова повернулся в ту сторону, где орудовал Дейл, принялся разглядывать, как он там управляется. Даже заставил себя ухмыльнуться, будто ему это нравилось. Правда, ухмылка у него получилась не такая небрежная, как у Долла и как ему самому хотелось бы, поэтому он заставил себя подойти к одному из трупов, даже нагнулся над ним немного. Может, штыком его ткнуть, подумал он, попробовать, как острие войдет в тело? Показать всем, что и ему это пара пустяков. Хотя, пожалуй, может показаться надуманным. Решив так, он присел около трупа на корточки, взял в обе руки грязное, заросшее редкой щетиной лицо, повернул к себе, поглядел прямо в глаза. Потухшие зрачки были пустыми, из полуоткрытого, грубо разорванного Дейлом рта узкой струйкой сочилась сукровица. Оттолкнув брезгливо голову, Файф поднялся на ноги, отошел в сторонку. Вот так-то, пускай все видят! Ему ужасно хотелось поскорее вытереть руки о штаны, но он подавил это желание. Вместо этого вытащил из-за пояса лопатку, попробовал ее на ногте — скоро ведь надо будет окапываться на ночь.

Файф как в воду глядел. Прежде чем наступит ночь и можно будет хоть немножко передохнуть, им предстояло окопаться. Это вечное, никогда не кончающееся, просто вселенское закапывание в землю! Окапываться, подыхая от усталости, обливаясь потом, едва переводя дыхание. Снова и снова, как в прошлую ночь и как почти во все предыдущие ночи. А иногда еще и днем. Да не по одному, а по два, по три раза в день! Выкапывать место, где ты сможешь приклонить голову. Крохотный окопчик, в который едва можно втиснуться. Лишь самым счастливым удается случайно оказаться там, где перед этим окапывались другие. Копали обычно прямоугольные окопчики, а не глубокие индивидуальные ячейки — танков у противника не было, и окопчик вполне решал свою задачу. Каждый верил, что он его защитит и спасет. Атеистов по этой части среди солдат не было. Так подумал Джон Белл, грустно усмехнувшись своей мысли. И сразу же вспомнил ужасно настырного и столь же тупого военного священника — капеллана на Филиппинах, любившего повторять эту присказку. Хотя, в общем, кто его знает… Беллу все чаще казалось, что здесь давно уже никто ни во что не верит, и число таких все растет и растет…

Группа солдат была послана, чтобы пробить оставшиеся метров сорок — пятьдесят тропы. Другую отправили назад, чтобы подобрать отставших и передать второй роте сведения об обстановке. С этой группой отправили раненых — трое были ходячие, троих несли на носилках, Всего с ротой шли четыре пары носильщиков, так что теперь осталась лишь одна. Ожидалось, что к утру, возможно, из тыл? подойдут еще, а может быть, вторая рота пришлет своих. Организовав это, Бэнд посчитал, что все у него теперь в полном порядке, так что связываться с командиром батальона пока что нет необходимости. Тем более что накануне вечером он уже все доложил. Да и чего ради, коль ему приказано действовать самостоятельно? Отдельное подразделение — не шутка! А что касается расчетного времени, так он не только укладывается, но даже опережает его.

Примерно через полчаса после наступления темноты высланные от роты группы вернулись назад, подтянулись все отставшие и была подана команда замкнуть круговую оборону. И в это самое время выделенные в наряд солдаты, сидевшие в своих окопах и всматривавшиеся в темноту, вдруг услышали со стороны тропы, по которой они пришли, чей-то голос:

— Эй, третья рота-а! Третья рота-а! Не стреляйте! Это Уитт. Уи-итт, говорю.

И действительно, это был он. Он прошел полкилометра в одиночку в уже наступивших сумерках, пробираясь от второй роты, которая заночевала на соседней высоте. До этого он вышел на первую роту, затем, проходя по тропе, наткнулся на могилу Кэша и по личному знаку, привязанному к винтовке, узнал, кто там лежит, а уж потом догнал вторую роту. Солдаты здорово ему обрадовались, хлопали по плечу, тормошили, потом принялись расспрашивать, однако, прежде чем отвечать, он спросил, что за типа назначили к ним комбатом. Разговор был прерван появлением Бэнда, который приказал соорудить вблизи рубежа обороны роты завал из деревьев и устроить там засаду. Первым идти в засаду вызвался, конечно, Уитт.

Вообще-то говоря, было совершенно непонятно, почему вдруг японцы решили оборонять именно этот холм — высоту 279, а не те другие, которые американцы прошли до этого. Ответ был совсем несложен, его было очень легко найти на карте, задумайся хоть кто-нибудь об этом. Находился он на обратном скате высоты и протянулся вдоль русла обычно пересохшей речушки, где проходила одна из главных дорог острова, пересекавшая его с севера на юг и выходившая неподалеку от этого места к кокосовым рощам и побережью. Таких дорог на острове было всего две — одна из них была немного дальше, а эта проходила касательно к склону высоты 279. Называлась она по-местному Дини-Дану, солдаты же окрестили ее Дин-Дон. Обе дороги широко использовались японцами для маневра резервами и пополнениями, в частности небольшими подразделениями, которые изредка высаживались на острове с эсминцев, подходивших по ночам тайком к его берегам. Этот факт, собственно говоря, и был главной причиной, побудившей Бэнда организовать засаду, — он надеялся таким образом воспрепятствовать подходу японских подкреплений к деревне Була-Була, прежде всего на случай, если именно ему выпадет завтра удача брать ее в бою. Никакого приказа от батальонного начальства он на этот счет, разумеется, не получал, а действовал на свой страх и риск.