Томек в стране фараонов - [100]
– Ты отвергаешь все мои предложения, – произнес он не спеша.
Я молчал.
– Видишь, эту фигурку? – он поставил ее на стол. – Она нужна английскому богачу для комплекта. Ты и твои друзья гонялись за ней.
Я молчал дальше.
А он и не ждал ответа.
– Ни одна страна не имеет такой истории, как моя! И я снова сделаю ее великой, – он повысил голос, а я в очередной раз убедился, что он безумен.
– А при мне и со мной и ты сможешь стать знаменитым! – он усмехнулся. – Таково желание богов… И потому я открою тебе кое-что, как свидетельство моего расположения. Я открою тебе тайну фигурки.
Он разбудил мое любопытство, ведь меня, как и вас, мучил вопрос, почему она оторвана от золотого подноса?
– Возьми ее в руку, – «фараон» милостивым жестом протянул ее мне.
Любопытство оказалось сильнее меня, и я взял фигурку.
– Тебе не кажется, что для золотой она легковата?
Сам того не желая, я утвердительно кивнул. «Фараон» усмехнулся.
– Надо думать, ты знаешь, кого она изображает? Думаешь, это Тутанхамон? – он понизил голос. – Это не так. На самом деле – это я!
Если бы я и хотел, я не сумел бы произнести хоть что-нибудь. Он сумасшедший!
– Ведь ты знаешь, кто я такой! Я фараон из железа, – он встал. – Фигурка лишь позолочена, а сделана она из железа.
…Вижу, Салли, ты начинаешь понимать! Ну-ну, не делай такого лица, Тадек. Сейчас все объясню.
А «фараон» продолжал:
– Если бы тебе была известна история Египта, ты бы знал, что считается, что во времена Тутанхамона не знали железа. Тем не менее… вот оно, великое открытие!
Не скрою, я был взволнован. Мы могли бы стать авторами археологической сенсации, стать знаменитыми.
– Если мы будем вместе, я позволю тебе вернуться в Европу с фигуркой… – он выжидательно замолчал.
Молчал и я. Искушение было так велико! Если «фараон» говорил правду… Вот так молча мы долго смотрели в глаза друг другу.
Нет, я не мог продаться ему! Не мог продаться злу, даже за свободу, деньги, славу! Даже ради великой цели. И я ответил:
– Нет.
«Фараон» сел.
– Значить, встречаемся на суде, – спокойно решил он.
С той поры я ждал смерти. И тут вы падаете, как с неба.
– Эх, братишка! – протянул Новицкий в глубокой тишине. – Хорошо рассказываешь! Я всегда говорил, что тебе стишки надо писать.
Последнюю ночь плавания на судне Томаш провел с отцом на палубе. Им было что сказать друг другу. Обоих охватила волна грусти, тоски по прошлому, семье, родине…
– О чем ты думаешь, отец? – спросил Томаш.
– О борьбе… О том, что вся моя жизнь есть борьба. И такую же судьбу я уготовил тебе.
– Я сам ее выбрал, отец. И верю, что не напрасно. Когда-нибудь мы вернемся вместе в Польшу.
– Иногда я в этом уже сомневаюсь, – в голосе Вильмовского звучала печаль.
– А я не сомневаюсь!
– Ты… может, и вернешься… ты еще молодой…
– Не говори так. Вернемся вместе, отец. И уже скоро.
Незадолго до рассвета на палубу вышли Салли и Новицкий. Моряк указал на светлеющее, розовеющее на востоке небо.
– Солнце везде восходит по-разному. Но лучше всего у нас, на Повислье…
Салли, загадочно улыбнувшись, сказала:
– Милые мои! Снова мне снился Озирис…
– Ну и… – Новицкий не дал ей закончить и даже затрясся от одного воспоминания о сне с Озирисом.
– Ну и ничего! – шутливо поддразнила его Салли. – Он мне просто улыбнулся.
В разговор неожиданно вмешался Смуга, до этого он только курил и слушал других.
– А вам не приходило в голову… – в раздумье начал он и умолк.
– Что, что такое? – заинтересовался Томек.
– Не приходило ли вам в голову, что «фараон» сбежал?
Вопрос повис над ними, как меч. И тихим шепотом, эхом давно произнесенных слов принесло:
«А ты знаешь историю Египта? Не хочешь со мной говорить…».
1993
