Томчин - [86]

Мать давно настояла, чтобы завязал с большинством работ, а то уже на себя не похож, нервный, дома не бываю, ночью заснуть не могу. (Хрен уснешь — и тянет, и ломит). Так и с учебой проблемы пойдут. Не в деньгах счастье, а ей вообще ничего не надо.

И тут выяснилось. Дамы не желали делиться. Примерно через месяц я с чемоданами был выставлен из обеих гнездышек. Еще месяца два здорово болело (не там, в груди) — все-таки, за год они стали моими женами, родными, что бы я об этом впоследствии не думал. А еще через полгода у меня наконец наметился роман с гораздо менее яркой спутницей и жизнь пошла своим чередом. "Все что нас не убивает делает нас сильнее." Ницше? Далее жил с матерью и никуда из своей конуры не выезжал. Хватит, учи ученого.

Что странно, кроме непосредственных участников никто ничего не заметил. Мама — точно.

Почему-то вспомнилось именно сейчас. Два фронта…

Количественный состав войск на текущий год сохранил. Даже Ставку на том же месте оставил. Идеологию немного поменял. Мухали, получив две свежие дивизии взамен уставших, привыкает обходиться ими и своей китайской группой, решать четкие локальные задачи, имея в уме общий план кампании. Со следующего года он здесь останется один, будет моим Верховным представителем в империи со всей полнотой власти, наши китайские войска перейдут в его распоряжение. Если поставим задачу резко — может занервничать и даже запаниковать, привычно масштабно размахиваясь и рассчитывая на мою поддержку. А ничего сверх положенных двух свежих дивизий монголов я ему не дам. Соизмеряй желания и возможности, пугай больше, скачи меньше, и только туда, куда надо. Пусть задача небольшая, но доведи ее до конца и не теряй результат. Этот год потренируется, а дальше легче пойдет.

Задачами ему определим добить прошлогоднего мятежного молодчика Чжан Чжи, обидившегося на нас за казненного брата-предателя, а также — разрешить проблему киданей и Пусяня. Пусяня привлечь на нашу сторону, нравится он мне, здесь мы Мухали поможем.

А свежий сорокатысячный корпус Собутая вновь сбегает по осени к южной столице, как только Хуанхэ покроется льдом. Перспектива складывающейся традиции заставит императора весь следующий год сидеть тихо, как мышь под веником. Глядишь, и Мухали через год полегче будет — при смирном императоре.

Не знаю, почему, но толстяк Пусянь мне нравится, а молодой красавчик Чжан Чжи — нет. Молодости его завидую? Нет, но кто поверит? Не знает никто о моем сравнительном анализе. Мне кажется, что молодой — бесчестен и глуп, а толстяк — храбрец. Я, конечно, не дама, не мне судить. В начале весны Чжан Чжи пошел в атаку и захватил Синчжун. Похвалить его должен, а мне не по душе. Мухали отобрал город, красавчик спрятался в родовой крепости. Хитрости наши превзошел, за стены не показывается, штурмовать — людей терять. Что с таким умным делать? Только замуж за него выйти. Мухали замуж поздно, заплакал и ушел дальнюю крепостишку осаждать, да и с той проблемы. Совсем ослаб кочевник, ползает по китайской земле, и некому эту гадину с нее выкинуть. Гарнизон в крепостишке маленький, сотни не наберется. То ли дело у красавца — тысяч пятьдесят в городе. Не выдержала душа поэта, схватил веник и побежал гнать монголов от своей мелкой собственности. Тут его от родового гнезда и отрезали, армией дорогу перекрыли. Но нам он не достался. Свои офицеры проткнули и только потом сдались. И вся провинция сдалась, кто раньше не успел. Без комментариев.

А у императора киданей Елюя в довершение всех его бед появилась своя оппозиция. Не ручная и интеллигентная, взывающая о милосердии и прочем, что я ей укажу, а реальная, недовольная слабостью хозяина. Лидеры оппозиции Есыбу, Цынгоу и Цину открыто порвали отношения с Елюем, приступили к ведению боевых действий против него и заявили о создании собственной империи Ляо на захваченной территории. В императоры выдвинули Есыбу. Семьдесят дней с ними бился Елюй, пытаясь доказать бывщим и настоящим своим подданным. Потом пришел Мухали, потушил свет, и империя Ляо закончилась. Император Есыбу был зарезан своим окружением, Цынгоу бежал в южную столицу Цинь, а Цину был разбит Елюем и удрал в Корею. В этом мире оппозиция — как известная болезнь: запустишь — лечить труднее. Профилактикой надо заниматься. Хорошо, что доктор рядом.

Назначил я горе-императору столицу его Железной империи в Гуаннине. Пусть пока передохнет от жизненных неурядиц, а то очередная схватка с Пусянем его совсем доконает.

Мухали вошел в Ляодун, взял города Фучэн, Гайчэн, Гайпин и еще несколько, и, наконец, подошел к Ляоляну, где, замерев, как жаба на кочке, и тяжело дыша, сидел взволнованный Пусянь, ожидая решения своей судьбы. И таки он ее дождался. Я принял его присягу на верность, а старшего сына зачислил в свою гвардию. Молодец, Пусянь! Добился своего. Будет теперь и у меня, как у НикНика Дроздова, своя любимая жаба. Задача у него — охранять наши владения с юга от происков уцелевших гарнизонов империи Цинь. Уж Пусяня из Ляоляна никакими силами выгнать нельзя, не поверю. Наш человек!

По весне, как только открылись перевалы в горах, появилось, наконец, мое посольство к Мухаммаду. Ну, что сказать? Заинтересовался нами хорезмшах, главу посольства, Махмуда из Гургани, на другой день после официальной церемонии вручения подарков и посланий в своих подвалах лично допрашивал, в конце беседы даже камень из своего браслета подарил. Остальных его подручные трясли. Моего "дорогого сына" в обращении к нему списал на дикость кочевника, не понимающего, с кем общаться вздумал. Но переспрашивал, мимо ушей не пропустил. От моих подарков у него глаза на лоб полезли, жадный по натуре господин. Ему бы крокодилом или олигархом родиться, раз так халяву любит и людей. А вообще, все я правильно сделал, теперь нахрапом не полезет, будет разведку проводить: проверять и перепроверять донесения.