Томас Мор (1478-1535). Его жизнь и общественная деятельность - [22]
Глава VI. Томас Мор как католик
Религиозность Мора. – Ее характер. – Поворот к ортодоксальному католичеству. – Полемика с Лютером. – Ответ на «Челобитную бедняков». – Полемика с Тиндаллем. – Казнил ли Мор протестантов?
Мор был в высшей степени религиозным человеком от начала до конца своей жизни. Это не подлежит никакому сомнению, и он резко выделяется в этом отношении среди северных гуманистов, вообще равнодушно относившихся к религиозным вопросам. Религиозность его, в особенности под конец жизни, сильно окрасилась в тона ортодоксального католичества. Католическая церковь воспользовалась этим и превратила его в одного из своих мучеников. Биографы постарались нагромоздить кучу фактов, показывающих якобы, что в душе гуманиста Мора пылала настоящая инквизиторская ревность. Старались тут и католики, и протестанты; одни из ревности, другие из ненависти. В конце концов истинная суть дела настолько затемнилась, что в настоящее время крайне трудно разобраться в массе разноречивых показаний и, главным образом, понять, как могло случиться, что Мор, проповедовавший в «Утопии» чуть ли не религиозную свободу, в действительности оказывался нетерпимым католиком. Впрочем, это противоречие мало кого поражает, так как большинство смотрит на «Утопию» или как на простое упражнение в подражании классикам, или как на сатиру. Но нам кажется такое мнение совершенно ошибочным; тот, кто не поленится проследить за частностями жизни утопийцев, и сопоставить их с частностями жизни Мора, приняв, конечно, во внимание то обстоятельство, что Мор жил не на Утопии, а в Англии XVI века, тот согласится, что в «Утопии» отразились искреннейшие убеждения ее творца. Я не говорю уже об общем духе, который пронизывает жизнь Мора и его «Утопию». Мор был слишком цельным человеком, чтобы двоиться и обнаруживать вопиющее противоречие по капитальнейшим вопросам жизни. Если же так случилось в действительности, то тому должны быть серьезные причины.
Прежде всего постараемся вникнуть поглубже в религиозность Мора. Обыкновенно, говоря о религиозности человека, под нею понимают приверженность какому-нибудь из существующих догматических учений. Мор стоял на стороне католицизма; поэтому его религиозность превращают в католическую ревность. Не предрешая пока вопроса, так ли это было в действительности или нет, мы должны заметить, что такое понимание религиозности слишком узко. Всякий человек религиозен, независимо от догматической стороны, если он относится к своей жизни как к выражению своего верования, своих убеждений. Всякий человек религиозен, если у него есть святыня, которой он служит, если он сообразует свои поступки с предписаниями, вытекающими из служения этой святыне, отодвигая на второй план вопросы о пользе и наслаждении. Вглядываясь в Мора, я и нахожу, что он, безотносительно к своему католичеству, был в высшей степени религиозным человеком. В основе всех поступков Мора лежит совесть, и я бы сказал, что он есть само воплощение религиозной совести. Совлеките с Мора эти его традиционные одежды, этот его католицизм, в который он так старательно облекался в особенности под конец жизни, – и вы все-таки найдете, что он по существу остается все тем же человеком. На всех его поступках лежит печать внутренней правды. Конечно, вы можете указать на ошибки, погрешности и в особенности на колебания и борьбу, но тем не менее общий тон его жизни от этого нисколько не изменяется.
Возьмем важнейшие моменты жизни Мора. В юности это была борьба со страстями. Мы еще ничего не знаем о его необычайной католической ревности; напротив, он даже зло шутит над монахами, и тем не менее он объявляет решительную войну естественным инстинктам молодости. Так подсказывает ему его совесть, которая не могла указать другого чистого выхода при наличии данных обстоятельств. В своей борьбе он пользуется, конечно, средствами, какие могла предложить ему окружающая жизнь, опыт других. Он впадает в аскетизм, он приходит к мысли о монашестве. Здесь он действительно пытается встать на почву существовавшего тогда католицизма. И что же получилось? С глубоким отвращением он покинул монастырь и расстался с монахами, чтобы над ними же зло посмеяться. Если правильному развитию, так сказать, совестливости Мора в эту пору и угрожала опасность, то скорее со стороны мистицизма, чем католицизма, мистицизма, в который его увлекал Пико делла Мирандола, чья книга по велению папы была сожжена. Но эта трудная пора в развитии Мора миновала благополучно; он не стал ни мистиком, ни аскетом-католиком, он вырос в цельного, благородного гуманиста. Вместе с тем характерная особенность Мора, которую я называю религиозностью, побуждала его придерживаться догматов и обрядов католической церкви во всем, что не противоречило его совести, и он делал это вполне искренно.
Затем остановимся на поре полного развития его сил и способностей. Перечтите характеристику Мора, сделанную Эразмом. Тут весь Мор перед вами; но едва ли кто скажет, что это портрет католического мученика или даже правоверного, ревностного католика. И Эразм не отрицает, что Мор был набожен, или, иначе, проявлял свою религиозность в тех формах, какие установила католическая церковь; но всякий видит, что не в этом вовсе он усматривал основные черты внутреннего облика Мора. Эразм, можно сказать, даже пересаливает, особенно выпукло изображая непринужденную и непосредственную веселость и жизнерадостность Мора и недостаточно сильно подчеркивая его строгое, серьезное, даже суровое отношение к своим поступкам в жизни. Но обратимся к еще более достоверному источнику – к самому Мору. Что он сам говорит о своей религиозности в эту пору? В положительной части «Утопии» он проповедует полную веротерпимость. Я не говорю уже об обрядовой стороне: всякий истинно верующий католик обязательно придет в ужас от тех служб, какие совершаются в утопийских храмах. Но возьмем даже догматическую сторону. От честного утопийца, по-видимому, требовались лишь две вещи: во-первых, вера в единого Бога, и во-вторых, вера в бессмертие души. Смешно, скажут, думать, что Мор сам разделял эти мысли: ведь все это – одна фантазия. Фантазия или не фантазия, но всякий должен будет согласиться, что правоверный католик не станет и даже не может писать подобных фантазий. Мор же не только писал, но и преисполнился величайшей радости, когда узнал, что его «Утопия» имела большой успех; он гордился бы, если бы только он вообще умел гордиться. Крайне любопытно в данном случае также то место, где говорится о впечатлении, произведенном на утопийцев рассказами о жизни и учении Христа; казуист-католик имеет полное право прийти от него в негодование. Учение Христа, рассказывается там, пришлось по сердцу утопийцам, ибо они увидели, что Христос и его ближайшие последователи признавали общность имущества и жили, следуя такому своему убеждению.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии `Жизнь замечательных людей`, осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют свою ценность и по сей день. Писавшиеся `для простых людей`, для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839–1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад отдельной книгой в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф. Ф. Павленковым (1839—1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют по сей день информационную и энергетико-психологическую ценность. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
Эти биографические очерки были изданы около ста лет назад в серии «Жизнь замечательных людей», осуществленной Ф.Ф.Павленковым (1839-1900). Написанные в новом для того времени жанре поэтической хроники и историко-культурного исследования, эти тексты сохраняют ценность и по сей день. Писавшиеся «для простых людей», для российской провинции, сегодня они могут быть рекомендованы отнюдь не только библиофилам, но самой широкой читательской аудитории: и тем, кто совсем не искушен в истории и психологии великих людей, и тем, для кого эти предметы – профессия.
На всех фотографиях он выглядит всегда одинаково: гладко причесанный, в пенсне, с небольшой щеткой усиков и застывшей в уголках тонких губ презрительной улыбкой – похожий скорее на школьного учителя, нежели на палача. На протяжении всей своей жизни он демонстрировал поразительную изворотливость и дипломатическое коварство, которые позволяли делать ему карьеру. Его возвышение в Третьем рейхе не было стечением случайных обстоятельств. Гиммлер осознанно стремился стать «великим инквизитором». В данной книге речь пойдет отнюдь не о том, какие преступления совершил Гиммлер.
В этой книге нет вымысла. Все в ней основано на подлинных фактах и событиях. Рассказывая о своей жизни и своем окружении, я, естественно, описывала все так, как оно мне запомнилось и запечатлелось в моем сознании, не стремясь рассказать обо всем – это было бы невозможно, да и ненужно. Что касается объективных условий существования, отразившихся в этой книге, то каждый читатель сможет, наверно, мысленно дополнить мое скупое повествование своим собственным жизненным опытом и знанием исторических фактов.Второе издание.
Очерк этот писался в 1970-е годы, когда было еще очень мало материалов о жизни и творчестве матери Марии. В моем распоряжении было два сборника ее стихов, подаренные мне А. В. Ведерниковым (Мать Мария. Стихотворения, поэмы, мистерии. Воспоминания об аресте и лагере в Равенсбрюк. – Париж, 1947; Мать Мария. Стихи. – Париж, 1949). Журналы «Путь» и «Новый град» доставал о. Александр Мень.Я старалась проследить путь м. Марии через ее стихи и статьи. Много цитировала, может быть, сверх меры, потому что хотела дать читателю услышать как можно более живой голос м.
Алан Фридман рассказывает историю жизни миллиардера, магната, политика, который двадцать лет практически руководил Италией. Собирая материал для биографии Берлускони, Фридман полтора года тесно общался со своим героем, сделал серию видеоинтервью. О чем-то Берлускони умалчивает, что-то пытается представить в более выгодном для себя свете, однако факты часто говорят сами за себя. Начинал певцом на круизных лайнерах, стал риелтором, потом медиамагнатом, а затем человеком, двадцать лет определявшим политику Италии.
«История» Г. А. Калиняка – настоящая энциклопедия жизни простого советского человека. Записки рабочего ленинградского завода «Электросила» охватывают почти все время существования СССР: от Гражданской войны до горбачевской перестройки.Судьба Георгия Александровича Калиняка сложилась очень непросто: с юности она бросала его из конца в конец взбаламученной революцией державы; он голодал, бродяжничал, работал на нэпмана, пока, наконец, не занял достойное место в рядах рабочего класса завода, которому оставался верен всю жизнь.В рядах сначала 3-й дивизии народного ополчения, а затем 63-й гвардейской стрелковой дивизии он прошел войну почти с самого первого и до последнего ее дня: пережил блокаду, сражался на Невском пятачке, был четырежды ранен.Мемуары Г.
Русский серебряный век, славный век расцвета искусств, глоток свободы накануне удушья… А какие тогда были женщины! Красота, одаренность, дерзость, непредсказуемость! Их вы встретите на страницах этой книги — Людмилу Вилькину и Нину Покровскую, Надежду Львову и Аделину Адалис, Зинаиду Гиппиус и Черубину де Габриак, Марину Цветаеву и Анну Ахматову, Софью Волконскую и Ларису Рейснер. Инессу Арманд и Майю Кудашеву-Роллан, Саломею Андронникову и Марию Андрееву, Лилю Брик, Ариадну Скрябину, Марию Скобцеву… Они были творцы и музы и героини…Что за характеры! Среди эпитетов в их описаниях и в их самоопределениях то и дело мелькает одно нежданное слово — стальные.