Томагавки кардинала - [59]

— Добро пожаловать в Объединённые Штаты Америки, — чиновник шлёпнул печатью и улыбнулся казённой улыбкой. — Желаю вам удачи, мадам и мсье.

— Благодарю, — сын русского адмирала чуть поклонился, взял паспорта и тронул свою спутницу за рукав. — Пойдём, Лизонька, — нам далеко идти.

…И они пошли по американской земле, оставив за спиной океан и Россию, любовь и ненависть, горечь поражения и боль утраты. Чиновник проводил их взглядом и вернулся к своим обязанностям — в очереди на контроль стояли сотни и сотни людей, жаждавших начать в Америке новую жизнь.

…Красный командир Игнат Лыков был убит при штурме Перекопа, так и не увидев своего маленького сына, которому в день гибели отца исполнилось два с половиной года.

ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ. ЧУМА ВО ВРЕМЯ ПИРА

1929 год

Эжен Денёф, внук удачливого калифорнийского золотоискателя Батиста Денёфа, финансист в третьем поколении и преуспевающий биржевой спекулянт, отрешённо смотрел в окно. Гул голосов в здании биржи сливался в монотонный шум, похожий на шум дождя. Временами шум этот прорезали визгливые выкрики, означавшие, что ещё кого-то дождь финансовой непогоды — да что там дождь, ливень! — промочил до нитки и до потери здравого рассудка. И сам Эжен чувствовал, что скоро и с ним случится то же самое — его воспалённый мозг не выдерживал абсурдности происходящего.

Эжен с детства привык жить среди незыблемых законов мира, стоявшего на деньгах. В этом мире всё было понятно и просто: каждый талер должен расти и распухать, принося прибыль. Талеры трудолюбивыми пчёлами со звоном-жужжанием вылетали из ячеек-сейфов банка-улья и возвращались обратно, неся нектар-прибыль, собранный на цветущем лугу под названием Объединённые Штаты Америки. Луг этот был огромен и обилен, и расширялся с каждым годом, постепенно вбирая в себя соседние лужайки, над которым кружили пчёлы-франки, пчёлы-фунты и пчёлы-марки, обитатели похожих ульев. Пчёлы-соседи не слишком радовались визитам заморских гостей, но пчёлы-талеры не обращали на это внимания: они брали своей энергией и нахальством, особенно после того, как европейские пчёлки насмерть перессорились из-за мировых делянок и усеяли их миллионами своих трупиков. Всё шло по законам природы: побеждал сильнейший, и душистый мёд заполнял соты американского улья, где выкармливались всё новые и новые личинки-талеры.

Выбрав стезю биржевого дельца, Эжен Денёф ни разу в жизни не испытал сомнений и колебаний: он был уверен в том, что деньги — сила сама по себе, что они самодостаточны, и поэтому нет никакой необходимости ломать себе голову над вопросом, откуда они берутся: главное, чтобы их было как можно больше. Эжен не обращал внимания на неодобрительные взгляды тётушки Катрин и на молчаливое презрение её мужа-креола — нравится этим старым чудакам жить в глуши, среди дикарей, и гордиться тем, что они зарабатывают себе на хлеб своими руками, и пусть. А он, Эжен, будет зарабатывать своим умом, за месяц сколачивая азартной игрой на бирже больше, чем эти старомодные идеалисты сумели заработать за всю свою жизнь. И только однажды в юности ему стало как-то не по себе, когда дедушка Батист, просмотрев «Биржевой вестник», усталым жестом снял пенсне и сказал, глядя на внука: «Это странно, Эжен: химические концерны, заводы «рено» и судостроительные верфи гордятся прибылью в пять процентов, рост национального дохода на те же пять процентов считается прекрасным показателем, а банк Леграна, — старик подчеркнул жёлтым ногтем строчку в газете, — обещает вкладчикам десять, двенадцать и даже пятнадцать процентов годовых! И так продолжается из года в год — откуда берётся такая прибыль, и что за этим стоит? Я стреляный волк, малыш, — я нутром чую здесь какой-то капкан, пружина которого взводится. И этот капкан когда-нибудь щёлкнет, и горе тому, кто не успеет вовремя убрать лапы. Думай головой, Эжен…».

Но это неприятное ощущение было мимолётным, оно быстро прошло, и Эжен Денёф, в очередной раз снимая сливки с удачной биржевой операции, так и не задумался головой, что за деньгами, рождёнными курсовой разницей стоимости проданных и купленных акций и увеличившими его банковский счёт, нет ничего: ни построенных домов, ни сшитых брюк, ни выращенного хлеба. Среди рабочих пчёл появлялось всё больше трутней, не приносящих в улей ни капли мёда, но требовавших свою долю — и немалую! — и оттиравших от кормушки скромных трудяг. И по тому же самому закону природы, в который свято верил Эжен Денёф, этот растущий перекос должен был вызвать стихийное бедствие, рано или поздно. И время пришло: внезапно, как гром среди ясного неба…

Дверь кабинета с треском распахнулась.

— Мсье Денёф, акции «Тэмпико Петролеум» продаются по цене обёрточной бумаги! Это конец…

Внешним видом — выпученными глазами, взлохмаченными волосами и растрёпанным костюмом — Йозеф Зуттер, многолетний деловой партнёр и сподвижник Эжена, напоминал обитателя сумасшедшего дома. И голос его походил на предсмертный хрип, когда он через силу выдавил:

— Что же нам теперь делать, Эжен?

— Что делать? — лицо мсье Денёфа исказила судорожная гримаса. — Стреляться, друг мой Йозеф, — что нам ещё остаётся? Или ты будешь ждать, пока кредиторы не возьмут тебя за жабры и не бросят на сковороду?