Том Соуер за границей - [7]

Одна штука смущала меня и я спросилъ Тома:

— Томъ, вѣдь мы полетѣли къ востоку?

— А съ какою скоростью мы летимъ?

— Ты слышалъ, что говорилъ профессоръ, когда онъ тутъ бушевалъ: по его словамъ, мы дѣлали иногда по пятидесяти миль въ часъ, иногда по девяноста, иногда и по сотнѣ. А если бы еще и вѣтеръ помогалъ намъ, то скорость могла бы доходить и до трехъ сотъ миль. Онъ прибавлялъ при этомъ, что найти попутный вѣтеръ не трудно, поднимаясь то выше, то ниже, пока не попадешь въ настоящее теченіе.

— Такъ, я это помню. Только онъ вралъ.

— Это почему?

— Потому что, если бы мы летѣли такъ быстро… то прошли бы уже Иллинойсъ, не такъ-ли?

— Разумѣется!

— А мы и не прошли.

— Ты почему знаешь?

— А по цвѣту. Мы именно теперь надъ Иллинойсомъ. И ты самъ можешь убѣдиться, что Индіаны не, видно.

— Что такое ты бредишь, Гекъ? Что ты узнаешь по цвѣту?

— Узнаю то, что надо.

— Да причемъ тутъ цвѣтъ?

— Вотъ, причемъ! Иллинойсъ зеленый, Индіана розовая. Укажи же мнѣ, гдѣ тутъ розовое? Нѣтъ, сэръ, одно зеленое!

— Индіана розовая! Что за вранье?

— Вовсе не вранье: я самъ видѣлъ на ландкартѣ, что она розовая.

Нельзя и представить себѣ, что за отвращеніе и досада, выразились у него на лицѣ. Онъ сказалъ мнѣ:

— Знаешь, Гекъ Финнъ, чѣмъ быть такою тупицей, какъ ты, я лучше спрыгнулъ бы отсюда!.. Видѣлъ на картѣ! Неужели ты воображаешь, Гекъ Финнъ, что Штаты снаружи такого цвѣта, какими они на картѣ?

— Томъ Соуеръ, на что служитъ карта? Не на то-ли, чтобы. учить насъ тому, что есть?

— Разумѣется.

— Такъ зачѣмъ же она обманываетъ? Объясните-ка это.

— Замолчи, болванъ, она не обманываетъ.

— Обманываетъ, обманываетъ!

— Говорятъ тебѣ, нѣтъ!

— Прекрасно; но если не обманываетъ, то зачѣмъ же нѣтъ и двухъ Штатовъ одной окраски? Раскуси-ка ты это, Томъ Соуеръ.

Онъ увидалъ, что попался, и Джимъ увидалъ это; могу сказать, что мнѣ было очень пріятно, потому что Томъ Соуеръ былъ не изъ такихъ, которыхъ легко одолѣть. Джимъ хлопнулъ себя по ногѣ и сказалъ:

— Нечего говорить, ловко! Очень даже ловко! Да, масса Томъ, какъ ни вертитесь, а поймалъ онъ васъ на этотъ разъ! И онъ опять хлопнулъ себя по ногѣ, повторяя: «Одно слово, ловко!»

Никогда еще въ жизни не былъ я такъ доволенъ собой; между тѣмъ, право, я даже не подозрѣвалъ, что скажу что-нибудь особенное, пока не выговорилъ своихъ словъ. Я просто сболтнулъ, безъ всякой обдуманности, нисколько не разсчитывая на послѣдствія и не соображая ничего, а тутъ и вышло! По истинѣ, для меня самого это было такою неожиданностью, какъ и для нихъ обоихъ. Оно совершенно похоже на то, какъ грызетъ кто-нибудь ломоть хлѣба, не думая ни о чемъ, и вдругъ попадаетъ ему на зубъ брилліантъ. Ну, сначала, онъ принимаетъ его просто за камешекъ и удостовѣряется въ томъ, что это брилліантъ, лишь послѣ того, какъ пообчиститъ его отъ крошекъ, отъ песка и отъ всего прочаго, и разсмотритъ его, и тогда уже удивится и обрадуется. Да и гордиться станетъ, хотя, если вникнуть въ дѣло попроницательнѣе, то его заслуга тутъ вовсе не такъ велика, какою была бы, если бы онъ занимался розыскиваніемъ брилліантовъ. Вы легко поймете это различіе, если поразмыслите хорошенько. Случайный успѣхъ нельзя превозносить такъ, какъ дѣло замышленное; всякій могъ бы найти этотъ брилліантъ въ булкѣ. Такъ оно, но значитъ тоже что-нибудь именно тѣмъ, кому попалась эта булка. Въ этомъ достоинство этого счастливца; въ этомъ состояло и мое. Я не приписываю себѣ подвиговъ; я не берусь сдѣлать что-либо подобное и опять, но, въ этотъ разъ, это было сдѣлано мною; вотъ и все, что я прошу признать. А что я не считалъ себя способнымъ на это, даже вовсе объ этомъ не думалъ, такъ это также вѣрно, какъ то, что вы о томъ не помышляете въ эту минуту. Право, я былъ такъ спокоенъ, какъ только можетъ человѣкъ быть спокойнымъ, а тутъ оно возьми, да и выскочи. Я часто припоминалъ эту минуту и могу представить себѣ все окружавшее такъ ясно, какъ будто это случилось лишь на прошлой недѣлѣ. Передо мною вся эта картина: подъ нами мелькаютъ чудные ландшафты съ лѣсами, полями и озерами, тянущіеся на сотни и сотни миль кругомъ; среди нихъ разбросаны всюду города и деревни; профессоръ сидитъ у своего столика, задумавшись надъ какою-то картою, шапка Тома болтается на снастяхъ, повѣшенная тамъ для просушки; а еще особенно памятна мнѣ какая-то птица, летѣвшая въ какихъ-нибудь десяти футахъ отъ насъ; она все старалась насъ обогнать, но замѣтно отставала; тоже происходило съ желѣзнодорожнымъ поѣздомъ, который мчался внизу, подъ нами, промежду деревьевъ и фермъ, выпуская длинное облако чернаго дыма, который полосовался, по временамъ, легкими бѣлыми струйками; а когда эти струйки ичезали изъ глазъ такъ, что о нихъ и забывалось уже, до слуха доносился еще слабенькій звукъ: это былъ свистокъ. Мы обогнали и птицу, и поѣздъ, очень даже обогнали, и безъ большого труда.

Но Томъ вспылилъ и обозвалъ насъ съ Джимомъ неучами и пустыми трещотками; потомъ сталъ разъяснять:

— Представьте себѣ, что передъ вами бурый теленокъ и бурая большая собака, которыхъ хочетъ нарисовать живописецъ. Что главное требуется отъ него? Онъ долженъ нарисовать обоихъ такъ, чтобы вы могли различить ихъ съ перваго взгляда, не такъ-ли? Это само собой разумѣется. Ну, что же слѣдуетъ ему, по вашему, нарисовать обоихъ животныхъ бурыми? Понятно, что нѣтъ. Онъ окраситъ одного изъ нихъ синимъ, такъ что вамъ уже нельзя спутать. Тоже самое и съ ландкартами: именно потому и окрашиваютъ каждый штать особою краскою. Это не для того, чтобы васъ вводить въ обманъ, а, напротивъ, чтобы предохранить отъ ошибки.