Том, Дик и Дебби Харри - [72]

— Меня зовут отец Баллард, — представился священник, не замечая смущения Бронте.

— Бронте Николсон, — вежливо ответила она, не поднимая глаз, дабы избежать искушения.

— Вы когда-нибудь были в нашей церкви? — спросил он. — Девятнадцатый век — не позднее 1870 года.

— Нет, не была… Слишком много дел. — Сообразив, что лжет священнослужителю, Бронте опять потупилась.

— Знаете, люди часто испытывают неловкость при разговоре со мной, — сказал отец Баллард.

— Может, это оттого, что они вынуждены звать вас «отец», — предположила Бронте, — вы ведь так молоды.

— Мне двадцать восемь. Вообще-то меня зовут Ник.

Чуть младше Гарри, с удивлением подумала Бронте.

— Ник, можно вам задать один вопрос? — решительно спросила она.

— Прошу.

— Почему все религии — абсолютно все — друг другу противоречат?

— Ну, это сложный вопрос…

Банки с консервированной фасолью — и что он с ней будет делать в таком количестве? — позвякивали в пакете, который святой отец прижимал к животу обеими руками.

— Например, кто прав относительно ада и рая? И где доказательства того, что они правы?

— Та-ак, — протянул отец Баллард.

— И зачем мы живем на этой земле? Вот откуда мне знать, зачем я живу? — настаивала Бронте.

— Знаете что? — ответил священник. — Этот разговор лучше продолжить за чашечкой чая. Может, зайдете, поговорим? В шесть у меня служба, но до этого я в вашем распоряжении.

Если бы на его месте был простой смертный, Бронте только порадовалась бы, но сейчас ее преследовало ощущение, что она — не более чем заблудшая овечка, а он того и гляди достанет длиннющий шест с железным крюком и примется загонять ее обратно в стадо. С другой стороны, терять ей было нечего. Если ему это доставит удовольствие, она даже поблеять может — лишь бы подольше любоваться этими синими глазами в обрамлении черных ресниц.

— Решено, — ответила она, — идемте пить чай!

Проследовав за отцом Баллардом через тяжелые церковные двери и ряды деревянных скамеек, Бронте осознала, что впервые в жизни попадет в запретный предел за красным бархатным пологом.

— Запретный полог, — невольно вырвалось у нее. — Потрясающе!

— Вообще-то здесь нет ничего таинственного, — признался Ник. — Мой скромный кабинет, пара служебных помещений и церковная зала, где мы празднуем Рождество и всякие знаменательные даты.

Бронте попыталась представить Ника (она так и не могла заставить себя называть его «святым отцом») на вечеринке, — например, играющим в пинг-понг. Бокалы с апельсиновым ликером, сандвичи со спаржей… До чего же обидно, что Господь похитил Ника Балларда в самом расцвете его молодой жизни, подумала она.

— Ник, а вы сами правда-правда во все это верите? Ну, я хочу сказать — для вас же это просто работа, разве нет? Такая же, как любая другая. Вы ведь, наверное, тоже не со всем согласны.

— И все же я верую, — просто ответил он, подняв на нее свои честные синие глаза.

Усаживаясь, Ник приподнял рясу, и Бронте успела разглядеть его лодыжки. Теперь она понимала, почему в викторианской Англии это считалось верхом эротизма.

— Со мной в последнее время происходили довольно странные вещи, — призналась она. — И теперь я ищу ответы на свои вопросы.

— Так.

— Сначала я думала, что скоро умру. Затем моя лошадь воскресла из мертвых и начала со мной разговаривать, а потом отвратила мою неминуемую смерть под колесами машины. Так что мне теперь во многом нужно разобраться.

— Например? — спросил отец Баллард.

— Например… Вы готовы?

— Готов, — ответил он, хотя Бронте в этом сомневалась.

— Тогда… — начала она, набрав побольше воздуху в легкие, — как Иисус отодвинул камень от своей гробницы? Ну как?

— Ну… — протянул отец Баллард.

— Так же, как моя лошадь оттолкнула меня тогда на улице? И ради чего я осталась в живых? Я никому ничего хорошего не сделала.

— В этом я как раз не уверен. — Священник улыбнулся.

— Что такое рай? Что такое ад? Есть ли там слоны?

— Простите, что вы сказали?

— Ганеша, индийский бог, он тоже на небесах? А Будда? Откуда вы знаете, что правы католики, а не индусы? Едем дальше. Если человек попадает в ад, может ли он вернуться на землю в другой оболочке? И главное, попаду ли я в ад? И где сейчас Ангел, это моя лошадь, — в раю? И если да, то в каком — в человеческом или лошадином? Или рай един? Как-то сложно представить мою бабушку жующей травку в райских кущах.

— Да, — признал отец Баллард.

— И где сейчас все пятьдесят миллионов лошадей, умерших с сотворения мира? Где они? Нашлось ли и для них местечко?

— Ага! — Ник Баллард открыл было рот, чтобы заговорить, но Бронте уже несло.

Она подобрала под себя ногу, усаживаясь поудобнее.

— Видите ли, святой отец, — я понятия не имею, для чего меня оставили на этой земле. Я бросила работу, потому что ненавидела ее всей душой. С тех пор я брожу как неприкаянная. У меня нет ни цели, ни устремлений. Я словно перекати-поле. Ну за что мне все это? А в последнее время я только и делаю, что вопросы задаю.

— Ищете себя.

— Ищу. Понимаете, буддисты уверяют, что у человека не одна, а сто жизней, но откуда мне знать, что это действительно так?

Ник улыбнулся.

— Если они правы и я побывала на этой земле во времена Римской империи, то почему я ничего об этом не помню? Даже итальянского не знаю. Даже лазанью не люблю. А Ганеша? Он уже две недели стоит на моем туалетном столике, хоботом размахивает, а я что-то не сильно поумнела. Или он только индусам помогает? — Бронте вздохнула. — Не знаю, святой отец, может, марксисты и правы, и это все лишь опиум для народа.