Том 9. Учитель музыки - [19]

Горе ему с автобусами. Да не сами автобусы – автобусы самое легкое и приятное передвижение, – а подход, чтобы вскочить. Три автобуса в вашем распоряжении: H, U, U-bis. На U и U-bis с закрытыми глазами и в любой час вскочишь, а в H – стоит под носом, а не сунешься – такси шныряют и скачут безо всякой, попробуйте перейти, а главное никак не наметишься: эти и Uзагораживают. Хорошо еще, что Корнетов не ездок… впрочем, все равно, всякое утро вы можете увидеть его на Араго, высматривающим из-за U– вид, я бы сказал, замышляющего террористический акт: метит перебежать на ту сторону, чтобы потом от «Голубого циферблата» – на Гобелен, а там, перепрыгнув по трамвайным островкам, попасть в угловое бистро «Шкалик».

Здраво рассуждая, Корнетову следовало бы сразу купить себе на неделю свою порцию «синих», а не репетировать «покушение», тем более, что по своему мирному складу… «премию мира» не зря получил! такая героическая тренировка ему ни к чему, но я понимаю… освободи его от папирос, и уж он из дому ни на шаг.

Дом найти немыслимо: № прикреплен не над дверью, где его обыкновенно смотрят, а висит на балконной решетке на первом этаже, а задирать голову не всякий догадается.

Профессор математики Сушилов, впрочем, давно забросивший свою математику – чего ему с ней в городе математиков! – а в качестве репетитора преподававший русский и латынь, уча без всяких наставительных «ключей» хорошему тону и изысканным манерам, Сушилов не раз подступал к самой двери – нет №-а! То же и африканский доктор, получивший славу африканского за свой дикий экваториальный год, и больше не практикующий – Париж не Дагомея! – безнадежно шарил глазами под дверью – нет №-а! Пока кто-то из «проникновенных» не предупредил, что Корнетов там – где кинематограф⁴⁵, а никакого №-а искать не надо.

Но если вы, ни на что не обращая внимания и вопреки всем правилам, установленным о домовых №№-х, нашли и попали в дом, вы подымаетесь по узкой, где-нибудь в Москве или в Петербурге немыслимой, такой узкой лестнице, начищенной в «тримэстр»⁴⁶ – ко дню платить за квартиру и под праздник такой едкой восковой смесью, от которой, еще при перестройке заведенные в доме, неистребимые синие навозные мухи, без всякой липкой бумажки помаленьку дохнут, а у человека с воли такая вдруг жгучая жажда, точно только что пообедал в русской столовой, вы подымаетесь мимо прижавшихся к стене покорно и как-то робко (внизу кинематограф!) уступающих вам дорогу. Музыка гремит цирковой задорный марш или наскакивающий фокстрот или такую выводит захватывающую гренадину – лестница, как подъемная в метро, катится ступенями вам под ноги и тащит вверх без всякого вашего усилия и даже без желания, и ни о каком лифте вы не спохватитесь, хотя бы лезть вам на самый последний.

А лифт есть и начало берет не с земли, как это принято, а от консьержа, у которого под носом неугасимо что-то вроде папиросы, выпыхивающей несоразмерно густые клубы сизого дыма, – как в облако вы входите в кабинку. Только не трогайте последнюю кнопку: предельный подъем шестой! – вас-то и выше дотянет, но потом так упрется, так крепко и вниз никак, а ведь монтер не только этот лифт исправляет, а и у всех соседей – какой же это в Париже лифт без «пана», или, по-русски, г…о! Спокойней и вернее подыматься до пятого – для предосторожности все-таки, нажав кнопку, не отпускайте ее до второго, а потом можете отпустить руку, а то случалось, что с первого же вздрыга и – застрянет; так застрял Балдахал со своим «Русским стилем» – книгой, изданной в количестве ста экземпляров по подписке и не нашедшей ни одного подписчика! – но, как бывший историк-педагог, здесь устроившийся гарсоном в химической лаборатории, Балдахал нашелся: с остервенением надавил кнопку и, не сводя глаз с пальца, как ни в чем, поднялся.

День на день не приходится, и если с музыкой вас охватит гарью и глаза щиплет, не обращайте внимания, ничего опасного: это отопление в кинематографе. Как затопят камин – весь дым на лестницу и по всем этажам – двери щелястые, «Les Nouvelles Littéraires»⁴⁷ пролезет, а письмо подсунешь, как в ящик – во всех квартирах стоит дым коромыслом и так все разбегаются – пожар! – как крысы на новой стройке, когда фундамент подводят. Но, говорят, что это совсем не вредно, только неприятно и в носу щекочет. Почтальон, разносящий деньги, предусмотрительно в противодымной маске даже и когда никаким дымом не пахнет, но позвольте вас уверить, что все это неправда, просто такое у него от природы, и обзаводиться маской не стоит.

Так под музыку легко и весело вы попадаете к Корнетову.

И первое – тепло: и в самый сибирский мороз, какой лютовал эту зиму в бесснежной Европе, только двумя теплыми платками закутывался Корнетов поверх двух свитеров и нательной шведской фуфайки, и на голову вывезенную из России расшитую шелками самаркандскую тюбетейку, и все, кто ни побывал у него за эту зиму, говорили, что против других домов чувствуешь себя, как в бане.

Шкинев и Паняев, инженеры, наконец-то устроившиеся на вокзале мыть вагоны, объясняли такую температуру не столько площадью радиаторов, сколько необыкновенной даже для теперешней послевоенной стройки тонкостью стен – «явление тепловой диффузии, говорили, локатер локатера греет»! Этот закон диффузии почувствовался куда острее, когда в апреле с прекращением центральной топки «локатер» превратился в ледышку.