Том 9. Рассказы. Капкан - [17]

Тоном школьника, на которого возводят напраслину, Селит воскликнул:

— Честное слово, сенатор, я ни в коем случае не хотел вторгаться к вам без приглашения. Я думал, Идл просто представит меня вам и снова увезет. Мне кажется, у него были самые добрые намерения. А впрочем, подсознательно я, быть может, действительно хотел завязать знакомство. Мне так хорошо известны ваши «Перспективы разоружения» и «Англоамериканская империя»…

Сенатор зашевелился, словно древний филин, просыпающийся в вечерние сумерки. Глаза его ожили. Казалось, вот-вот он закричит резко и хрипло, как старая брюзгливая птица, но когда он заговорил, Селиг услышал спокойный, исполненный благородства голос:

— Я не предполагал, что кто-нибудь заглядывает в мои книги после тысяча девятьсот десятого года.

Старчески слабым, но изысканно любезными был жест, которым он пригласил Селига сесть.

— Вы учитель?

— Я преподаю в одном небольшом колледже в Огайо. Читаю экономику и историю. Я пишу монографию по истории американской дипломатии, и, естественно… встречаются такие вещи, которые никто, кроме вас, объяснить не может!

— Оттого что я так стар?

— Нет! Оттого что вас всегда отличали широкая осведомленность и огромное мужество — может быть, это одно и то же. Работая над книгой, я буквально каждый день мечтал о возможности посоветоваться с вами. Например, скажите, сэр, ведь это верно, что государственный секретарь Олни хотел начать войну с Англией из-за Венесуэлы? Он мечтал прослыть героем, да?

— Нет!

Старик сбросил с себя плед. Казалось странным, что на нем был не халат, отделанный по старинной моде золотым шнуром, а отлично выутюженный полотняный костюм и элегантный галстук-бабочка. Сенатор выпрямился в своем кресле. Он оживился, голос его зазвучал тверже:

— Нет, это был человек, преданный своей родине. Твердый. Честный. Готовый идти на соглашение, если это было нужно, но умевший не дрогнуть перед опасностью… Мисс Талли!

На крик сенатора из широкой двери с большим полукруглым окном наверху появилась сестра. Ее строгая белая форма была так туго накрахмалена, что чуть ли не скрипела, но это была молодая женщина, свежая, как пион, из тех, которые непременно будут нянчить любого мужчину любого возраста, неважно, нравится ему это или нет. Она свирепо посмотрела на непрошеного гостя, погрозила сенатору пальцем и сказала со сладкой улыбочкой:

— Смотрите не переутомляйте себя, а то я рассержусь и в наказание уложу вас в постель. Доктор сказал…

— К черту доктора! Попросите миссис Тинкхем принести их архива письма Ричарда Олни — Вашингтон, тысяча восемьсот девяносто пятый год. Ол-ни. И, пожалуйста, поскорее.

Когда мисс Талли ушла, сенатор проворчал:

— Нужна мне эта сестра, как кошке второй хвост. Это все болван доктор выдумал, старый осел! Ему семьдесят пять лет, у него с тысяча восемьсот восемьдесят восьмого года ни единой мысли в голове не водится. Уж эти мне доктора!

Он произнес целую речь об искусстве врачевания, уснащенную такими энергичными ругательствами, что Селиг замер в ужасе и восхищении. Сенатор не смягчил красочности своих выражений и тогда, когда вошла его секретарша миссис Тинкхем, маленькая, тщедушная, вылинявшая вдова девственно-непорочного вида.

Селиг думал, что она со страху покончит с собой, бросившись вниз с высокой веранды. Но этого не случилось. Она подождала немного, деликатно зевнула, подала сенатору конверт из плотной коричневой бумаги и не менее деликатно удалилась.

Сенатор ухмыльнулся.

— Вечером сделает из меня мишень для своих молитв. При вас не посмела. Ну вот, теперь легче стало. Крепкая ругань — отличное терапевтическое средство, забытое в наш развращенный век. По части крепких выражений я могу сообщить вам более исчерпывающие сведения, чем по части дипломатии, — кстати, дипломатия широко ими пользуется. А вот то письмо, в котором государственный секретарь Одни говорит о роли своей дипломатической переписки с правительством Великобритании.

Этот листок был страницей истории. Никогда в жизни Селиг не брал в руки ни одного предмета с таким благоговейным трепетом.

— Ой! — воскликнул он. — Да ведь вы использовали его — конечно. Я-то знаю только начало письма. Вы не представляете себе, сэр, как мне интересно взглянуть на остальную часть. Если я не ошибаюсь, вы использовали первый абзац в вашей «Англо-американской империи», кажется, на странице двести семьдесят шестой, не правда ли?

— Возможно. Эта работа не принадлежит к числу моих настольных книг.

— Вам, несомненно, известно, что в прошлом году это письмо было перепечатано из вашей книги в «Вестнике Американского общества исторических изысканий»?

— Вот как?

Старик был, по-видимому, чрезвычайно польщен. Он ласково посмотрел на Селига, как на молодого, но испытанного друга, и проговорил, усмехнувшись:

— Кажется, я понимаю, что чувствовал царь Тут, когда его вспомнили и откопали… Мисс Талли! Эй, мисс Талли, будьте любезны, велите Мартенсу принести нам виски с содовой и два бокала. Как?! Ну, знаете, сударыня, мы с вами успеем обсудить мои старческие пороки, когда наш гость уедет. Повторяю — два бокала! Так вот, вернемся к государственному секретарю Олни. Дело обстояло так…