Том 9. Письма 1915-1968 - [43]

Рувец уже распределил обязанности, Миша — каптер (заведует всем, что касается жратвы), Рувим ведает деньгами и покупками (сейчас он покупает дрова), а меня выбрали «командиром» — иначе говоря, от меня зависит пускать их или не пускать на рыбную ловлю, назначать часы для работы, назначать экспедиции и т. д. Оба клянутся слушаться меня беспрекословно. Кроме того, я ведаю уборкой. У нас очень чисто (правда, не без борьбы с Мишей и Рувимом и не без язвительных замечаний Миши, — он никак не может понять, зачем осенью нужно подметать сад).

Помнишь, цыганский табор около Рязани? Эти цыгане на днях перекочевали в Солотчу, на станции молодая цыганка поцеловала какого-то солотчинского парня, цыгане пришли в ярость от ревности, бросились на него с финскими ножами и тяжело ранили. Парня спас Лев Николаевич, а цыган арестовали и выслали. Об этом происшествии будут говорить в Солотче, должно быть, еще лет пять <…^>

Целую тебя крепко… Твой Па.

В. В. НАВАШИНОЙ

13 сентября 1936 г. Солотча

<…>Сегодня я выслал на твое имя очерк для «Пионера»— «Вторая родина». Это — первая часть, вторую (засуху, лесные пожары и осень) я начал писать, но еще не окончил. В первой части больше половины печатного листа. Очень досадно, но придется печатать в двух номерах.

Позвони, пожалуйста, Валентине (она вчера прислала Рувиму телеграмму — спрашивает, выслан ли мой рассказ) — пусть пришлет за очерком. Боюсь, что получилась мура: ты прочти, зверь, и если тебе очень не понравится, то лучше не давать. Я сейчас спешу на почту, чтобы письмо и рукопись ушли с двухчасовым поездом, и потому пишу наспех <>

Миша и Рувим ушли на весь день на Канаву ловить щук, я после поезда понесу им еду. Я начал работать и хожу на рыбную ловлю редко. Миша ловит в каком-то исступлении, как одержимый. Он думает только о ловле, готов сидеть на озерах сутки под дождем, зябнуть и голодать. Даже Рувим уже не выдерживает Мишиного напора, поражен Мишиным рыболовным неистовством и умоляет об отдыхе. Миша здоров — был флюс, но прошел. Рувим за несколько дней стал неузнаваем — румяный, обветренный, веселый и уже начал толстеть.

Здесь холодно, дуют серые ветры, но в лугах и в лесу и у нас в саду и в баньке — чудесно. Над Богословом почти каждый вечер — необыкновенные закаты, а по ночам — страшно яркое звездное небо и иней лежит, как соль, на срубе колодца. Купили дров, каждый день топим печи. Я подвесил «летучую мышь» в сенях к потолку, и по вечерам у нас — как в таверне. Читаю Шервуда Андерсона, Левитана <>

Целую тебя очень, очень. Твой Па.

В. В. НАВАШИНОЙ

24 сентября 1936 з. Солотча

Валюшенок, родной, только вчера вечером мы вернулись с Прорвы, — провели там три дня и две ночи в палатке. 22-го днем Миша ходил с Прорвы в Солотчу за хлебом и принес твою телеграмму Рувцу. Мы читали ее у костра и пили за тебя ночью под черными ивами. Дни были жаркие и синие, ночи — холодные и звездные. На Прорве — уже золотая осень

Ваграмовой я написал, должно быть, зря, но об этом поговорим в Москве. Она ответила мне очень милым письмом, говорит, что комната за мной, пока она мне будет нужна. Но сейчас это все не важно…

Я вкладываю в это письмо маленькую рукопись для Туси Разумовской. Это — муровое предисловие к книге рассказов (звериных). Мне очень не хочется отрывать тебя от тысячи делишек, ты занята, но я почему-то хочу, чтобы все рукописи проходили через тебя. Позвони, пожалуйста, Разумовской (домашний тел., кажется, 4-15-21, но лучше узнать у Валентины), скажи, что я прислал предисловие, пусть за ним пришлет кого-нибудь из издательства. Кстати (или некстати), я получил письмо от редакции «Пионера» с благодарностью за «прекрасный рассказ» — «Вторую родину». Вот видишь, я даже хвастаюсь. Я совсем здоров, только изредка «сморчусь», — ты не беспокойся. Выедем мы первого и второго будем в Москве. Рувим пытался удрать в Москву, но был пойман и задержан.

Матрена идет сейчас на почту, и я тороплюсь. Завтра напишу тебе настоящее письмо, — а это ты считай деловой запиской.

Твой Пауст.

Зверенышек, рукопись предисловия — единственная (я писал ее без черновика), и ты попроси Разумовскую ее вернуть. Если будешь перезваниваться с Валентиной, то скажи ей, что я прошу дать мне прочесть гранки «Второй родины» (если они будут не раньше 2-го октября). Ломать гранок я не буду, но хочу прочесть и, может быть, кое-что исправить.

Поцелуй Ажереса. Привет Тане. Еще раз целую. Твой 77а,

С. М. НАВАШИНУ

<конец> сентября1936 г.

Серый, — не сердись на меня за то, что я тебе не писал, — когда я писал маме, я думал и о тебе. Спасибо за твои открытки.

Папа расскажет тебе о наших рыболовных победах и поражениях. Мы открыли три новых прекрасных озера, где рыба берет бешено, после них ловить на Промоине — одна скука.

Первое озеро — Селянское, по дороге на Прорву. Мы построили на нем плот. За одну ловлю мы налавливаем на этом озере по пуду крупных окуней и плотиц. Поймали на червя несколько щук. Вчера Аркадий вытащил на червя щуку в три фунта (с берега). Аркадий танцевал на берегу и пел победную песню патагонцев. Щука у него оборвала крючок. Он разделся и переплыл через все озеро к нам (мы с папой и Васей Зотовым удили с плота) за крючком. Чтобы не утонуть, Аркадий подвязал себе на спину сноп из куги.