Я заглянул в тетради и увидел, что первое слово было «Апокалипсис», второе — «архангелы», и третье — «дьявол». Я их покорно вычеркнул; правда, мне хотелось сказать, что это наивные вычеркивания, но я поглядел на Рудольфи и замолчал.
— Затем, — продолжал Рудольфи, — вы поедете со мною в Главлит. Причем я вас покорнейше прошу не произносить там ни одного слова.
Все-таки я обиделся.
— Если вы находите, что я могу сказать что-нибудь… — начал я мямлить с достоинством, — то я могу и дома посидеть…
Рудольфи никакого внимания не обратил на эту попытку возмущения и продолжал:
— Нет, вы не можете дома посидеть, а поедете со мною.
— Чего же я там буду делать?
— Вы будете сидеть на стуле, — командовал Рудольфи, — и на все, что вам будут говорить, будете отвечать вежливой улыбкой…
— Но…
— А разговаривать буду я! — закончил Рудольфи.
Затем он попросил чистый лист бумаги, карандашом написал на нем что-то, что содержало в себе, как помню, несколько пунктов, сам это подписал, заставил подписать и меня, затем вынул из кармана две хрустящих денежных бумажки, тетради мои положил в портфель, и его не стало в комнате.
Я не спал всю ночь, ходил по комнате, смотрел бумажки на свет, пил холодный чай и представлял себе прилавки книжных магазинов. Множество народу входило в магазин, спрашивало книжку журнала. В домах сидели пол лампами люди, читали книжку, некоторые вслух.
Боже мой! Как это глупо, как это глупо! Но я был тогда сравнительно молод, не следует смеяться надо мною.
Глава 5
Необыкновенные события
Украсть не трудно. На место положить — вот в чем штука. Имея в кармане браунинг в кобуре, я приехал к моему другу.
Сердце мое екнуло, когда еще сквозь дверь я услыхал его крики:
— Мамаша! А еще кто?..
Глухо слышался голос старушки, его матери:
— Водопроводчик…
— Что случилось? — спросил я, снимая пальто.
Друг оглянулся и шепнул:
— Револьвер сперли сегодня… Вот гады…
— Ай-яй-яй, — сказал я.
Старушка-мамаша носилась по всей маленькой квартире, ползала по полу в коридоре, заглядывая в какие-то корзины.
— Мамаша! Это глупо! Перестаньте по полу елозить!
— Сегодня? — спросил я радостно. (Он ошибся, револьвер пропал вчера, но ему почему-то казалось, что он его вчера ночью еще видел в столе.)
— А кто у вас был?
— Водопроводчик, — кричал мой друг.
— Парфеша! Не входил он в кабинет, — робко говорила мамаша, — прямо к крану прошел…
— Ах, мамаша! Ах, мамаша!
— Больше никого не было? А вчера кто был?
— И вчера никого не было! Только вы заходили, и больше никого.
И друг мой вдруг выпучил на меня глаза.
— Позвольте, — сказал я с достоинством.
— Ах! И до чего же вы обидчивые, эти интеллигенты! — вскричал друг. — Не думаю же я, что это вы сперли.
И тут же понесся смотреть, к какому крану проходил водопроводчик. При этом мамаша изображала водопроводчика и даже подражала его интонациям.
— Вот так вошел, — говорила старушка, — сказал «здравствуйте», шапку повесил — и пошел…
— Куда пошел?..
Старушка пошла, подражая водопроводчику, в кухню, друг мой устремился за нею, я сделал одно ложное движение, якобы за ними, тотчас свернул в кабинет, положил браунинг не в левый, а в правый ящик стола и отправился в кухню.
— Где вы его держите? — спрашивал я участливо в кабинете.
Друг открыл левый ящик и показал пустое место.
— Не понимаю, — сказал я, пожимая плечами, — действительно, загадочная история, — да, ясно, что украли.
Мой друг окончательно расстроился.
— А все-таки я думаю, что его не украли, — сказал я через некоторое время, — ведь если никого не было, кто же может его украсть?
Друг сорвался с места и осмотрел карманы в старой шинели в передней. Там ничего не нашлось.
— По-видимому, украли, — сказал я задумчиво, — придется в милицию заявлять.
Друг что-то простонал.
— Куда-нибудь в другое место вы не могли его засунуть?
— Я его всегда кладу в одно и то же место! — нервничая, воскликнул мой приятель и в доказательство открыл средний ящик стола. Потом что-то пошептал губами, открыл левый и даже руку в него засунул, потом под ним нижний, а затем уже с проклятием открыл правый.
— Вот штука! — хрипел он, глядя на меня. — Вот штука Мамаша! Нашелся!
Он был необыкновенно счастлив в этот день и оставил меня обедать.
Ликвидировав висевший на моей совести вопрос с револьвером, я сделал шаг, который можно назвать рискованным, — бросил службу в «Вестнике пароходства».
Я переходил в другой мир, бывал у Рудольфи и стал встречать писателей, из которых некоторые имели уже крупную известность. Но все это теперь как-то смылось в моей памяти, не оставив ничего, кроме скуки, в ней, все это я позабыл. И лишь не могу забыть одной вещи: это знакомства моего с издателем Рудольфи — Макаром Рвацким.
Дело в том, что у Рудольфи было все: и ум, и сметка, и даже некоторая эрудиция, у него только одного не было — денег. А между тем азартная любовь Рудольфи к своему делу толкала его на то, чтобы во что бы то ни стало издавать толстый журнал. Без этого он умер бы, я полагаю.
В силу этой причины я однажды оказался в странном помещении на одном из бульваров Москвы. Здесь помещался издатель Рвацкий, как пояснил мне Рудольфи. Поразило меня то, что вывеска на входе в помещение возвещала, что здесь — «Бюро фотографических принадлежностей».
