Том 8. Мир за нашим окном - [26]

Несколько фактов из записей. Примерно треть территории ГДР занята лесом. Лишь малая часть называется «вальд» — дикий лес.

Все остальное посажено и бережно, как в саду яблони, выращено. На каждое дикое дерево — четыре посаженных. Как правило, это — сосна, ель, бук, лиственница. Немецкая пословица: «Где умирает лес — дичает земля».

Хорст Хайдрих — добродушный, очень приветливый человек. Ему пятьдесят. В конце разговора полушутливый вопрос: «Ну, а теперь о вашем пути к «трем желудям»? Ответ: «Я был лесорубом. В 40-м году призвали в солдаты. Воевал. В Брянских лесах и под Вязьмой много срубил берез на кресты солдатам нашего батальона. Сам был ранен. В конце войны дезертировал из армии… При Гитлере почти все лесничие были нацистами. Сам Геринг гордился титулом лесничего. Народный строй позволил мне, лесорубу, сыну строительного рабочего, стать во главе лесного хозяйства республики».

* * *

Сюрприз у ворот лесной школы: десять парней, одетых в лесную, зеленого цвета, форму, на охотничьих медных рожках протрубили бодрую музыку. Девяносто парней и девушек.

Принимают в школу не всякого. Нужна склонность к лесным работам, любовь к природе, животным.

Выписка из учебного расписания: «Обществоведение. Экономика. Спорт. Счетная техника. Основа лесоводства. Защита природы. Охотоведение. Проблемы леса и человека…»

Полтора года учебы (два дня в неделю — в лесу и три — в классах), и молодой человек получит свой первый желудь на гладких погонах — он станет квалифицированным рабочим лесной промышленности или лесником (не путать с лесничим!). Мотаю себе на ус: у нас десятки лесных вузов и техникумов. Лесниками же становятся чаще всего люди случайные, без какой-нибудь подготовки — лишь бы отличал березу от дуба.

А нынешний уровень лесоводства и охраны природы немыслим без лесника грамотного.

Лесная немецкая школа — хороший пример!

* * *

Ночь на большом озере в полста километрах к северу от Берлина. Вода так чиста, что видно при лунном свете камни на дне. Нас трое в лодке: собака по кличке Грим, немецкий охотник и я.

Молчим, потому что каждый из нас знает лишь свой язык.

Черные ольхи на островах и камыш. С полей, со стороны луны, должны полететь гуси. Гуси по дороге из Скандинавии к югу делают тут остановку и держатся, пока озеро не замерзнет.

Вечером гуси щиплют озимый хлеб на полях, а ночью летят на озерные островки…

Далекий, едва различимый гогот гусиной стаи. Черный маленький Грим трясется от возбуждения. Одна из низко летящих птиц на полсекунды закрыла луну. Выстрел. Тяжелый шлепок об воду. И вот уже Грим плывет к лодке с добычей. Как он мог справиться? — гусь весит больше, чем худой маленький пес.

— Вам повезло, — сказал лесник, встретивший нас с фонарем у жилья.

И это, кажется, правда — четыре других стрелка вернулись без выстрела. Но и одного гуся было довольно, чтобы ночь у огня превратилась в состязание по веселой брехне. На всей земле охотники одинаковы.

* * *

Дорога с немецким названием автобан. Прекрасная дорога! Можно самолеты сажать на этой просторной бетонке. Аккуратные указатели. И вдруг до боли знакомая надпись: «Хальт!» Обычное слово, но скольких людей у нас, не знающих немецкого языка, это слово заставит вздрогнуть…

А дорога прекрасная! Она идет в обход городков и поселков. Временами кажется, едешь где-нибудь по Сибири — сосны и ели по сторонам. Вот только яблони вдоль дороги. Листья с яблонь давно облетели, а яблоки остались кое-где наверху. Висят желтыми фонарями.

Едем на юго-запад республики.

Два зайца прыгают почти у дороги… Теперь косуля. Спокойно стоит у кустов. На дороге то и дело предупредительный знак с головою косули. Значит, много этих зверей. А между тем едем по густонаселенным людьми пространствам.

Немецкий пейзаж. Убранные, аккуратные поля картошки, свеклы, серебрится жнивье хлебов. Земля, слегка всхолмленная. Поля чередуются с массивами и островками лесов.

Каждый клочок неудобной земли, каждый ручей и лощина обсажены деревьями. Стадо черно-белых коров. Провод на тонких колышках. Я вначале подумал, что это военный полевой телефон. Но оказалось — это «электрический пастух», не дающий коровам вольности.

Если ехать не автобаном, а тоже бетонным или асфальтовым «проселком», города и поселки нанизаны на дорогу, как бусы. И не всегда отличишь, где город, а где село.

* * *

День в Лейпциге. Над главной площадью, на крыше большого дома — два дюжих бронзовых молодца огромными молотками каждый час бьют в колокол.

Вокзал. Кажется, самый большой в Европе вокзал. Но такой и подобает иметь всемирно известному торговому Лейпцигу. Фасад у вокзала тяжелый и мрачный. Зато большое число крытых и, как ангары, огромных перронов создают особое настроение, как будто отсюда стартуют межпланетные корабли.

Я ожидал увидеть на стенах вокзала картины знаменитых лейпцигских ярмарок, но вокзал украшают живописные группы зебр, львов и жираф, словно бы ты сошел с поезда в Африке. Это свидетельство любви немцев к животным — город прямо с порога говорит приезжающим: не обойдите знаменитого зоопарка. И мы, конечно, не обошли. Я особенно долго ходил у просторных загонов с тигрятами. Их в Лейпциге, как утверждают, рождается сейчас больше, чем в Уссурийской тайге, и город выгодно продает полосатый живой товар…