Том 8. Литературно-критические статьи, публицистика, речи, письма - [228]

Каждый думал прежде всего о себе. Кто владел землей, был связан с землей; его враг был его сосед; горожанин ничего не знал, кроме города; крестьянин даже и не замечал, как один хозяин сменялся другим. Три названных сословия не были достаточно связаны между собой, чтобы образовать государство в современном смысле этого слова.

Мало-помалу королевская власть объединила всех французов. И по мере того как крепло королевство, связь между ними становилась все теснее.

В XVI и XVII веках это желание мыслить и действовать сообща, на основе которого и возникают великие народы, стало очень пылким, во всяком случае в семьях, из которых выходили офицеры королевской гвардии; оно передалось даже людям более низкого сословия.

Рабле выводит Франсуа Вийона и английского короля[746] в небольшом анекдоте, проникнутом таким удалым воинским бахвальством, что он вполне мог бы быть рассказан каким-нибудь наполеоновским гренадером у бивачного костра. В предисловии к своей поэме Шаплен[747] говорит о тех минутах, когда «Родине, общей нашей матери, нужны все ее сыновья». Здесь старый поэт выражается уже совсем как будущий автор «Марсельезы»[748].

Нельзя отрицать, что при старом режиме чувство патриотизма существовало. Однако то, что привнесла в это чувство Революция, было поистине огромно. Она привнесла в него идею национального единства и общности территории. Она распространила на всех право собственности, принадлежавшее до тех пор лишь немногим, распределила, так сказать, родину между всеми ее гражданами. Дав крестьянам право на владение землей, новый режим в то же время возложил на них обязанность защищать свою собственность — фактическую или возможную. Каждый, кто владеет землей или желает владеть ею, вынужден взяться за оружие. Едва успел француз вкусить от прав человека и гражданина, едва обзавелся или надумал обзавестись собственным домком да местом под солнцем, как коалиционные войска Европы пришли «ввергнуть Францию в былое рабство». И тогда патриот стал солдатом. Двадцать три военных года[749] с их роковым чередованием побед и поражений укрепили в наших предках чувство любви к отчизне и ненависти к чужестранцам. С тех пор развитие промышленности привело отдельные страны к все возрастающему с каждым днем соперничеству друг с другом. Современные способы производства, обостряя противоречия между государствами, породили империализм, колониальную экспансию и политику вооруженного мира.

Но сколько противоположных сил участвует в этом мощном процессе созидания нового порядка вещей! Крупная промышленность вызвала к жизни во всех странах новый класс, — не имея ни собственности, ни надежды на нее, лишенный всех житейских благ, даже дневного света, он не боится, как боится того крестьянство и буржуазия, созданная революцией, что его придет ограбить какой-нибудь враг извне; так как у него нет богатств, за которые приходится дрожать, он без всякого страха и ненависти взирает на другие народы.

В то же время на всех рынках мира воцарилось господство крупных финансистов, которые, хотя часто лицемерно, заявляют о своей преданности старым традициям, всей своей деятельностью являются разрушителями национальных и патриотических чувств.

Во Франции, как и во всех других странах, всемирный характер капитала породил интернационализм трудящихся и космополитизм финансистов.

Ныне, как и две тысячи лет тому назад, черты будущего обнаруживаются не в делах великих мира сего, а в еще неясно выраженном движении трудящихся масс. Народы не бесконечно будут терпеть этот столь тяжкий для них вооруженный мир. Мы видим, как с каждым днем всемирный труд все больше объединяется.

Я верю в грядущее единство всех народов и призываю его с той страстной любовью к человечеству, которая, вспыхнув когда-то в Риме в душах современников Эпиктета и Сенеки и заглушенная столькими веками европейского варварства, вновь зажглась в сердцах лучших людей нового времени. И пусть твердят мне, что все это одни лишь иллюзии, рожденные мечтой и желанием: ведь желание рождает жизнь, а то, о чем мечтали философы, осуществляет будущее. И, однако, надо быть поистине безумцем, чтобы утверждать, будто уже сегодня возможен безоблачный мир. Жестокая и все возрастающая конкуренция в области промышленности и торговли заставляет предвидеть будущие столкновения, и мы ничем не гарантированы, что в один прекрасный день Франция не окажется вовлеченной в какую-либо европейскую или международную коалицию. И необходимость обеспечить себе защиту немало усиливает те большие трудности, которые рождает социальный строй, основанный на конкуренции товаров и антагонизме классов.

Защитники абсолютной монархии движимы страхом, правительства демократические опираются на силы доброй воли. В основе каждого самоотверженного поступка лежит либо страх, либо личный интерес. Для того чтобы французский пролетариат в день опасности геройски защищал свою республику, необходимо, чтобы он чувствовал себя в ней счастливым или хотя бы мог питать на это надежду. А зачем обманывать себя? Ныне жизнь рабочего во Франции не лучше, чем в Германии, и гораздо хуже, чем в Англии и Америке.