Том 7. Стихотворения - [36]

Бедное чадо земли!

Скудная наша любовь!

Что же любовь призывать

По каменистым путям!

Дальше, туда, где трава

Тихо приникнет к ногам.

«Я верю в творящего Бога…»

Я верю в творящего Бога,

В святые заветы небес,

И верю, что явлено много

Безумному миру чудес.

И первое чудо на свете,

Великий источник утех –

Блаженно-невинные дети,

Их сладкий и радостный смех.

«Он тёмен и суров, – и взор его очей…»

Он тёмен и суров, – и взор его очей,

Пугая чистых дев и радостных детей,

Прельщает зрелых жён, и отроков порочных

Тревожит в сонной мгле мечтаний полуночных.

В очах его тоска, и бледен цвет лица.

Потупит очи он – похож на мертвеца.

Черты его лица смешны и безобразны, –

Но им волнуют жён и отроков соблазны.

«Она зарёй ко мне пришла…»

Она зарёй ко мне пришла, –

  Взглянула, засияла, –

Лаская нежно, обняла

  И долго целовала.

И повела потом она

  Меня из дома рано,

Едва была озарена

  Туманная поляна.

И всё пред нею расцвело,

  И солнце восходило,

И неожиданно светло

  И весело мне было.

Она показывала мне

  На небе и в долине,

Чего я даже и во сне

  Не видывал доныне.

И улыбаясь, и дивясь,

  Она ко мне склонилась.

Заря в лице моём зажглась,

  И сердце быстро билось.

Её созвучные слова

  Мне слушать было ново.

Шептали что-то мне трава,

  И воздух, и дуброва.

Ручьи у ног моих текли,

  И звучно лепетали,

И вихри пыльные вдали

  Кружились и плясали.

И весь лежащий предо мной

  Под солнцем круг огромный

Едва лишь только пред зарей

  Возник из ночи тёмной.

Приди опять ко мне скорей!

  Ты мне всего желанней.

В просторы новые полей

  Веди порою ранней,

Чтобы опять увидеть мне

  На небе и в долине,

Чего в окрестной стороне

  Я не видал доныне.

«Окно царица-небылица…»

Окно царица-небылица

Открыла в тереме своём.

Мелькнула быстрая зарница,

И прокатилась колесница.

Её возница – дальний гром.

Наводит птичий грай истому,

Докучный грай вороньих стай.

О, поспешай, как птица, к дому,

Гробниц и лиц не замечай.

«Любит ночь моя туманы…»

Любит ночь моя туманы,

Любит бледный свет луны,

И гаданья, и обманы,

И таинственные сны.

Любит девушек весёлых

Вдруг влюбить в свою луну,

И русалок любит голых,

Поднимающих волну.

И меня немножко любит, –

Зазовёт меня к луне,

Зацелует, и погубит,

И забудет обо мне.

«Давно стараюсь, и напрасно…»

Давно стараюсь, и напрасно,

Поработить себя уму.

Смиряться сердце не согласно,

Нет утоления ему.

А было время, – простодушно,

Хоть и нелепо, жизнь текла,

И сердцу вольному послушна

Мысль раболепная была.

Ты втайне зрела, возрастала,

Ты извивалась, как змея, –

О, мысль моя, ты побывала

На всех просторах бытия.

И чем меня ты обольстила?

К чему меня ты увлекла?

Ты ничего мне не открыла,

И много, много отняла.

Восходит солнце, как и прежде,

И светит нежная луна,

И обаятельной надежде

Душа бессмертная верна,

И ясен путь мне, путь мой правый,

Я не могу с него свернуть, –

Но неустанно ум лукавый

Хулит единый правый путь.

О, если б бурным дуновеньем

Его коварство разнесло

И всепобедным вдохновеньем

Грозу внезапную зажгло!

О, если б огненные крылья!

О, если б в буйстве бытия,

Шипя от злобы и бессилья,

Сгорела хитрая змея!

«В его саду растёт рябина…»

В его саду растёт рябина.

В его дому живёт кручина.

На нём изношенный кафтан.

Глаза окутаны туманом,

Как будто налито шафраном

Лицо, и согнут тощий стан.

Надежда милая убита,

И что от бед ему защита?

Терпеть судьба ему велит.

Перед его печальной хатой,

Враждебной властию заклятой,

Рябина горькая стоит.

«Чего недоставало…»

Чего недоставало

Судьбе моей доныне,

Отныне близко стало,

И ярко засияло

В моей немой пустыне.

На россыпях песчаных

Цветут внезапно крины,

И в одеяньях рдяных

Гонцы из стран багряных

Примчались на долины.

«Какая тягостная встреча!..»

Какая тягостная встреча!

Какая грусть и суета!

Зачем, судьбе противореча,

Ты всё борьбою занята?

Нерасторжимы эти звенья.

Тебе навеки быть рабой.

Лежат же тяжкие каменья

Покорно в гулкой мостовой, –

Не прекословят же ступени,

Когда, всходя от сени к сени

Иль нисходя, по ним идут, –

Не прекословит лист дрожащий,

Когда рукою злой и мстящей

Его с другими с ветки рвут.

О, покорись, пока не поздно,

Пока не минул ясный день,

Пока на дол не пала грозно

Всеусмиряющая тень.

«На улицах пусто и тихо…»

На улицах пусто и тихо,

И окна, и двери закрыты.

Со мною – безумное Лихо,

И нет от него мне защиты.

Оградой железной и медной

Замкнулся от нищих богатый.

Я – странник унылый и бледный,

А Лихо – мой верный вожатый,

И с ним я расстаться не смею.

На улицах пусто и тихо.

Пойдём же дорогой своею,

Косматое, дикое Лихо!

«Исхудалый и усталый…»

Исхудалый и усталый

Он идёт один в пустыню.

Ищет, бледный и усталый,

Сокровенную святыню.

Знает он, – в пустыне скудной

Есть источник говорливый.

Он поёт пустыне скудной

О стране, всегда счастливой.

Возле самого истока

Положил пророк скрижали.

Струи светлого потока

Много лет их целовали.

Над скрижалями поставил

Он сосуд священный с миром.

Он тому его оставил,

Кто придёт с душевным миром,

Склонит радостно колени

И рукою дерзновенной

На себя, склонив колени,

Изольёт елей священный.

«Белый ангел надо мною…»

Белый ангел надо мною,

И бескровные уста

Безмятежной тишиною

Исповедуют Христа.

Ангел жжёт полночный ладан

Я – кадило перед ним.

И в цепях моих разгадан

Дым кадильный, тихий дым, –

Возношенье, воздыханье

У спасающих икон,