Том 7. Стихотворения - [3]

  Невозвратный, торопишься ты.

Одинокое ложе ничем не согреть,

  Бесполезной мечты не унять.

Ах, еще бы мне раз на тебя посмотреть!

  Ах, еще б ты промчался опять!

«Ангельские лики…»

  Ангельские лики,

  Светлое хваленье,

  Дым благоуханий, –

  У Творца-Владыки

  Вечное забвенье

  Всех земных страданий.

  Ангел вопрошает:

«Бледный отрок, ты откуда?

Рано дни тебе наскучили».

  Отрок отвечает:

«На земле мне было худо.

Мать с отцом меня замучили».

  У Творца-Владыки

  Вечное забвенье

  Всех земных страданий, –

  Ангельские лики,

  Светлое хваленье,

  Дым благоуханий.

  «Целый день бранили,

Ночью руки мне связали,

На чердак свели раздетого,

  Долго палкой били,

Долго розгами терзали, –

Вот и умер я от этого».

  Ангельские лики,

  Светлое хваленье,

  Дым благоуханий, –

  У Творца-Владыки

  Вечное забвенье

  Всех земных страданий.

«Отвори свою дверь…»

  Отвори свою дверь,

И ограду кругом обойди.

  Неспокойно теперь, –

Не ложись, не засни, подожди.

  Может быть, в эту ночь

И тебя позовёт кто-нибудь.

  Поспешишь ли помочь?

И пойдёшь ли в неведомый путь?

  Да и можно ли спать?

Ты подумай: во тьме, за стеной

  Станет кто-нибудь звать,

Одинокий, усталый, больной.

  Выходи к воротам

И фонарь пред собою неси.

  Хоть бы сгинул ты сам,

Но того, кто взывает, спаси.

«Суровый друг, ты недоволен…»

Суровый друг, ты недоволен,

  Что я грустна.

Ты молчалив, ты вечно болен, –

  И я больна.

Но не хочу я быть счастливой,

  Идти к другим.

С тобой мне жить в тоске пугливой,

  С больным и злым.

Отвыкла я от жизни шумной

  И от людей.

Мой взор горит тоской безумной,

  Тоской твоей.

Перед тобой в немом томленьи

  Сгораю я.

В твоём печальном заточеньи

  Вся жизнь моя.

Медный змий

Возроптали иудеи:

«Труден путь наш, долгий путь.

Пресмыкаясь, точно змеи,

Мы не смеем отдохнуть».

В стан усталых иудеев

Из неведомой земли

Вереницы мудрых змеев

Утром медленно ползли.

Подымался к небу ропот:

«Нет надежд и нет дорог!

Или нам наш долгий опыт

Недостаточно был строг?»

Рано утром, в час восхода,

Голодна, тоща и зла,

В стан роптавшего народа

Рать змеиная ползла.

И, раздор меж братьев сея,

Говорил крамольник злой:

«Мы отвергнем Моисея,

Мы воротимся домой».

Чешуёй светло-зелёной

Шелестя в сухой пыли,

По равнине опалённой

Змеи медленно ползли.

«Здесь в пустыне этой пыльной

Мы исчахнем и умрём.

О, вернёмся в край обильный,

Под хранительный ярём».

Вдруг, ужаленный змеёю,

Воин пал сторожевой, –

И сбегаются толпою

На его предсмертный вой.

И, скользя между ногами

Старцев, жён, детей и дев,

Змеи блещут чешуями,

Раззевают хищный зев,

И вонзают жала с ядом

В обнажённые стопы

Их враждебно-вещим взглядом

Очарованной толпы.

Умирали иудеи, –

И раскаялись они.

«Моисей, нас жалят змеи! –

Возопил народ. – Взгляни:

Это – кара за роптанье.

Умоли за нас Творца,

Чтоб Господне наказанье

Не свершилось до конца».

И, по слову Моисея,

Был из меди скован змей,

И к столбу прибили змея

Остриями трёх гвоздей.

Истощили яд свой гости

И, шурша в сухой пыли,

Обессиленные злости

В логовища унесли.

Перед медным изваяньем

Преклоняется народ,

И смиренным покаяньем

Милость Божию зовёт.

«Твоих немых угроз, суровая природа…»

Твоих немых угроз, суровая природа,

  Никак я не пойму.

От чахлой жизни жду блаженного отхода

  К покою твоему,

И каждый день меня к могиле приближает

  Я каждой ночи рад,

Но душу робкую бессмысленно пугает

  Твой неподвижный взгляд.

Лесов таинственных ласкающие сени,

  Немолчный ропот вод,

И неотступные и трепетные тени,

  И неба вечный свод, –

Враждебно всё мечте и чувству человека,

  И он ведёт с тобой

От самых древних лет доныне и до века

  Непримиримый бой.

Но побеждаешь ты, – последнего дыханья

  Подстерегая час,

Огнем томительным напрасного страданья

  Ты обнимаешь нас.

«В поле не видно ни зги…»

В поле не видно ни зги.

Кто-то зовёт: «Помоги!»

  Что я могу?

Сам я и беден, и мал,

Сам я смертельно устал,

  Как помогу?

Кто-то зовёт в тишине:

«Брат мой, приблизься ко мне!

  Легче вдвоём.

Если не сможем идти,

Вместе умрём на пути,

  Вместе умрём!»

«Опять сияние в лампаде…»

Опять сияние в лампаде,

Но не могу склонить колен.

Ликует Бог в надзвёздном граде,

А мой удел – унылый плен.

С иконы тёмной безучастно

Глаза суровые глядят.

Открыт молитвенник напрасно:

Молитвы древние молчат, –

И пожелтелые страницы,

Заветы строгие храня,

Как безнадёжные гробницы,

Уже не смотрят на меня.

«Забыв о родине своей…»

Забыв о родине своей,

Мы торжествуем новоселье, –

Какое буйное весепье!

Какое пиршество страстей!

Но всё проходит, гаснут страсти,

Скучна весёлость наконец;

Седин серебряный венец

Носить иль снять не в нашей власти.

Всё чаще станем повторять

Судьбе и жизни укоризны.

И тихий мир своей отчизны

Нам всё отрадней вспоминать.

От злой работы палачей (Баллада)

Валерию Брюсову

Она любила блеск и радость,

Живые тайны красоты,

Плодов медлительную сладость,

Благоуханные цветы.

Одета яркой багряницей,

Как ночь мгновенная светла,

Она любила быть царицей,

Её пленяла похвала.

Её в наряде гордом тешил

Алмаз в лучах и алый лал,

И бармы царские обвешал

Жемчуг шуршащий и коралл.

Сверкало золото чертога,

Горел огнём и блеском свод,

И звонко пело у порога

Паденье раздроблённых вод.

Пылал багрянец пышных тканей

На белом холоде колонн,

И знойной радостью желаний

Был сладкий воздух напоён.

Но тайна тяжкая мрачила