Том 7. Стихотворения - [18]

Я властью неземных заклятий

  Заворожён.

Но говорит мне ведьма: «Снова

Вещаю тайну бытия.

И нет и не было Иного, –

  Но я – Твоя.

Сгорали демоны и боги,

Но я с Тобой всегда была

Там, где встречались две дороги

  Добра и зла».

Упала белая рубаха,

И предо мной, обнажена,

Дрожа от страсти и от страха,

  Стоит она.

«Наряд зелёный не идёт…»

Наряд зелёный не идёт, –

Весенний цвет, – к моей печали.

Ареной горя и забот

Меня всё те же кони мчали,

От ожиданий голубых

К моим отчаяниям белым,

От расцветаний молодых

К плодам увядшим, но не зрелым.

Бег прерывался только там,

Где всё томится в свете жёлтом,

Где беды зреют по полям,

А счастье за надёжным болтом.

Гляжу, – ристалища вдруг нет, –

Стоит чертог передо мною,

А в нём и музыка, и свет,

И люди движутся толпою.

Печаль моя в нём расцвела, –

Ей платье жёлтое пристало, –

Она, роскошна и светла,

Царицей в том чертоге стала.

На бале были чудеса!

В груди моей кипели силы, –

Печали яркая краса

Ласкала ласкою могилы.

Но не устал возница мой,

Ещё мерцает даль за далью,

И мы опять летим домой

С моей венчанною печалью.

Опять рядиться надо ей,

На выбор, – всех цветов наряды.

Наряд зелёный всех больней, –

Ему все счастливы и рады…

«Не надейся на силу чудесную…»

Не надейся на силу чудесную

Призорочной черты, –

Покорила я ширь поднебесную,

Одолеешь ли ты?

Я широко раскрою объятия,

Я весь мир обниму, –

Заговоры твои и заклятия

Ни на что, ни к чему.

Укажу я зловещему ворону

Над тобою полет.

Новый месяц по левую сторону,

Ты увидишь, – взойдёт.

На пути твоём вихри полдневные

Закручу, заверчу,–

Лихорадки и недуги гневные

На тебя нашепчу.

Всё покрою заразою смрадною,

Что приветишь, любя,

И тоской гробовой, беспощадною

Иссушу я тебя.

И ко мне ты покорно преклонишься,

Призывая меня,

И в объятьях моих ты схоронишься

От постылого дня.

Тихая колыбельная

Много бегал мальчик мой.

Ножки голые в пыли.

Ножки милые помой.

Моя ножки, задремли.

Я спою тебе, спою:

«Баю-баюшки-баю».

Тихо стукнул в двери сон.

Я шепнула: «Сон, войди».

Волоса его, как лён,

Ручки дремлют на груди, –

И тихонько я пою:

«Баю-баюшки-баю».

«Сон, ты где был?» – «За горой». –

«Что ты видел?» – «Лунный свет». –

«С кем ты был?» – «С моей сестрой». –

«А сестра пришла к нам?» – «Нет».

Я тихонечко пою.

«Баю-баюшки-баю».

Дремлет бледная луна.

Тихо в поле и в саду.

Кто-то ходит у окна,

Кто-то шепчет: «Я приду».

Я тихохонько пою:

«Баю-баюшки-баю».

Кто-то шепчет у окна,

Точно ветки шелестят:

«Тяжело мне. Я больна.

Помоги мне, милый брат».

Тихо-тихо я пою:

«Баю-баюшки-баю».

«Я косила целый день.

Я устала. Я больна».

За окном шатнулась тень.

Притаилась у окна.

Я пою, пою, пою:

«Баю-баюшки-баю».

«Я осмеянный шел из собрания злобных людей…»

Я осмеянный шел из собрания злобных людей,

В утомлённом уме их бесстыдные речи храня.

Было тихо везде, и в домах я не видел огней,

А морозная ночь и луна утешали меня.

Подымались дома серебристою сказкой кругом,

Безмятежно сады мне шептали о чём-то святом,

И, с приветом ко мне обнажённые ветви склоня,

Навевая мечты, утешали тихонько меня.

Улыбаясь мечтам и усталые взоры клоня,

Я по упицам шёл, очарованный полной луной,

И морозная даль, серебристой своей тишиной

Утишая тоску, отзывала от жизни меня.

Под ногами скрипел весь обвеянный чарами снег,

Был стремителен бег легких туч на далёкий ночлег,

И, в пустынях небес тишину ледяную храня,

Облака и луна отгоняли тоску от меня.

«Мельканье изломанной тени…»

Мельканье изломанной тени,

Испуганный смертию взор.

Всё ниже и ниже ступени,

Всё тише рыдающий хор.

Нисходят крутые ступени,

Испуган разлукою взор.

Дрожат исхудалые руки,

Касаясь холодной стены.

Протяжным стенаньем разлуки

Испуганы тёмные сны.

Протяжные стоны разлуки

Дрожат у холодной стены.

Под чёрной и длинной вуалью

Две урны полны через край…

О песня, надгробной печалью

Былую любовь обвевай!

Отравлено сердце печалью,

Две урны полны через край.

«Уйди, преступный воин!..»

«Уйди, преступный воин!

Ты больше недостоин

В сраженьях с нами быть,

Копьё ломать в турнире,

И на весёлом пире

Из общей чаши пить».

Идёт он, восклицая:

«За что напасть такая?

Я ложно осуждён!»

И слышит рёв проклятий

Его былых собратий,

И смех пажей да жён.

Как рыцарь осуждённый,

Надменных прав лишённый,

Без шлема и без лат,

От буйного турнира, –

От радостного мира

Иду, тоской объят,

И сам себе пеняю,

Хотя вины не знаю,

Не знаю за собой, –

Зачем в турнир весёлый,

Надев доспех тяжёлый,

Пошёл я за толпой.

Возвращение

Медлительные взоры к закату обращая,

Следя за облаками и за полётом птиц,

Сидела при дороге красавица лесная, –

И зыблилась тихонько, мечту и тень роняя

На смуглые ланиты, густая сень ресниц.

Она припоминала в печальный час вечерний

Таинственные дали, – родимые края,

Где облако понятней, где роща суеверней, –

Куда, былая фея, любовию дочерней

Влеклась она, страдая и грусть свою тая.

Был день: презревши чары и прелести ночные,

С жезлом своим волшебным рассталася она,

Венок благоуханный сняла с чела впервые,

И, как простая дева, в обители простые

Вошла, и человеку женою отдана.

На дальнем горизонте синеющей чертою

Виднелся лес дремучий, – то лес её родной…

Туда она глядела вечернею зарёю, –

Оттуда к ней домчался с призывною тоскою

Лазурный тихий голос: «Вернись, дитя, домой».

И в голосе далёком ей слышалось прощенье,

Она улыбкой тихой ответила на зов,