Том 7. Пьесы - [30]

Шрифт
Интервал

Отец. Вот именно! В самую точку! Именно — родственными… Как это вы хорошо выразили, товарищ Экипажев! Вроде как бы смычка с интеллигенцией.

Экипажев. Именно, именно… Смычка интеллигенции… прекрасно сказано. Исторический момент… Две молодых поросли русского либерализма — моя нежная дочь и ваш превосходный сын… соединились, так сказать…

Отец. Дочка ваша действительно молодец. Такая умница, такая работящая, бедовая девушка.

Экипажев. Мерси! Мерси! И ваш замечательный сын тоже. Такой молодой, и уже академик… Это, знаете, что-нибудь да стоит. Но, впрочем, вполне понятно. Происхождение-с. У такого отца, как вы, не может быть другого сына. Не может!

Отец. Самый обыкновенный отец.

Экипажев. Нет-с! Нет-с! Необыкновенный! Я уважаю вашу скромность, но позвольте вам сказать, что необыкновенный! Я давно, давно слежу за вашими блестящими судебными процессами.

Отец. Да чего там! Обыкновенные показательные процессы. Приходится и обвинять, приходится и защищать… Завком выдвигает. Неудобно отказываться.

Экипажев. Еще бы! Еще бы. Я давно за вами слежу по газетам. Ваши портреты…

Отец. Ну, один раз, действительно… В «Рабочей Москве»… И то узнать нельзя. Какая-то клякса вместо физиономии.

Экипажев. Да, да. В «Русском слове», в «Новом времени», поистинно…

Отец. Разве и за границей было?

Экипажев. Еще бы, еще бы! Ах, вы, скромник! Везде! В Париже!.. В Баден-Бадене! Однако у вас прелестная квартирка. Я никогда не думал, что в таком районе может быть… этакая бомбоньерка.

Отец. Два дня, как переехали.

Экипажев. Прелестно, прелестно! Все так культурно, интеллигентно, масса света, зелени… фикусы… очаровательные фикусы… книги, гравюры… Да-с… Вот что отличает настоящего культурного человека от какого-нибудь парвеню и хама. Книги-с. Когда, я вас спрашиваю, когда наконец наш темный, невежественный, хамский народ начнет читать книги? «Эх, эх, придет ли времечко, придет ли… — гм… — желанное, когда мужик не Блюхера и не милорда глупого, Белинского и Гоголя с базара понесет…»

Отец. Гоголь есть. Пять томов. Старенький, но в переплете. А Белинский госиздатовский… Но, к сожалению, без переплета. Все никак не соберусь. Общественная работа заедает.

Экипажев. И меня, знаете, общественная работа тоже ужасно заедает.

Отец. Зато Шекспиром могу похвастаться. Брокгауза и Ефрона издание. На книжном базаре выиграл. Не знаю только, как перевод. Говорят, Шекспира переводить трудно очень. Вы не знаете?

Экипажев. Трудновато. Трудновато.

Отец. Вы ведь небось основательно изучили иностранные языки. В особенности английский?

Экипажев. Английский язык? Да. Я знаю. Гм. Мад ин Энгланд. Впрочем, отсутствие практики. Духовная интеллигенция поставлена в такие ужасные условия.

Явление VIII

Входит переодевшаяся мать.

Мать. Да что ты, ей-богу, вцепился в профессора. Извините, товарищ профессор, он не понимает никакого обращения с интеллигентным человеком. Пожалуйте на балкончик закусить, чайку попить. Под музыку. Милости просим.

Отец. Это моя половина.

Экипажев. Очень приятно. Мадам. (Пытается поцеловать ей руку.)

Мать. Да что вы! Да ей-богу! Да вы меня конфузите. Не надо!

Экипажев. Нет-с, надо. Именно надо! Такую прелестную ручку нельзя не поцеловать. Пароль допер!

Мать. Ох, честное слово!..

Экипажев. Нет, уж позвольте! Мадам, я очарован вашим супругом, вашим сыном, вашей квартирой, всем вашим милым, милым старым интеллигентным домом.

Явление IX

Дедушка выскакивает из ванной в одних подштанниках, с намыленным лицом.

Дедушка. Глаза щиплет… Намылился, а кранта не могу найти… Ироды!

Мать. Зарезал…

Отец. Это наш дедушка.

Дедушка. Промойте глаза, черти… Кранта не могу найти. Ох!

Мать. Иди. Ступай. Ах, зарезал! Извините. Сейчас, сейчас.

Дедушка. Я, знатца, намылил физиономию, а кранта и не могу найти… Ой, щиплет… Ироды…

Мать. Иди, иди… Срам! (Уводит деда.)

Явление X

Без дедушки и матери.

Отец. С непривычки, знаете. Что поделаешь! Старик. И то два часа бились, покуда заставили его в ванну сесть. Простите.

Экипажев. Ну, что вы, что вы! Такой милый, своеобразный старичок. Вылитый Лев Толстой. Кстати, о Льве Толстом. У меня, знаете, тоже домашняя библиотека.

Отец. Ну, ваша библиотека! Разве с вами потягаешься? Надо полагать, огромная библиотека!

Экипажев. Порядочная, порядочная. Не так, впрочем, велика, как хорошо подобрана. Энциклопедический словарь Брокгауза и Ефрона… И еще кое-что…

Отец. А Брокгауз не устарел?

Экипажев. О нет! Я берегу свои книги. Что осталось нам, кроме книг? Не так ли? Весь Брокгауз как новенький. Только пяти томов не хватает.

Отец. А у нас «Малая советская». Нынче предпоследний том принесли. «Техническая» тоже. Надо, знаете, держаться в курсе…

Экипажев(видя на стене портрет). Это кто, Помяловский?

Явление XI

Входит Парасюк из своей комнаты.

Парасюк. Энгельс.

Экипажев. Энгельс? Разве? А я почему-то представлял его себе бритым. Удивительно напоминает Помяловского… И Добролюбова… А этот, с бородкой… Некрасов?

Отец. Дзержинский.

Экипажев. Дзержинский! Ой! А похож, знаете. Я даже сразу спутал. Вижу, что-то знакомое.

Парасюк. Вы не туда смотрите. Это Белинский.

Экипажев. Ах, у вас Белинский? У нас тоже Белинский… То есть Достоевский. А это?


Еще от автора Валентин Петрович Катаев
Белеет парус одинокий

В книгу выдающегося советского писателя Валентина Катаева вошли хорошо известные читателю произведения «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи», с романтической яркостью повествующие о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.


Алмазный мой венец

В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». "Алмазный мой венец" – роман-загадка, именуемый поклонниками мемуаров Катаева "Алмазный мой кроссворд", вызвал ожесточенные споры с момента первой публикации. Споры не утихают до сих пор.


Трава забвенья

В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». По словам И. Андроникова, «искусство Катаева… – это искусство нового воспоминания, когда писатель не воспроизводит событие, как запомнил его тогда, а как бы заново видит, заново лепит его… Катаев выбрал и расставил предметы, чуть сдвинул соотношения, кинул на события животрепещущий свет поэзии…»В этих своеобразных "повестях памяти", отмеченных новаторством письма, Валентин Катаев с предельной откровенностью рассказал о своем времени, собственной душевной жизни, обо всем прожитом и пережитом.


Катакомбы

Заключительная часть тетралогии «Волны Черного моря».


Хуторок в степи

Роман «Хуторок в степи» повествует с романтической яркостью о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.


Цветик-семицветик

Приключения девочки Жени, в результате которых ей в руки попадает волшебный цветок. Оторвав один из семи лепесток волшебного цветка, можно загадать желание.


Рекомендуем почитать
Том 4. Повести

В четвертый том собрания сочинений Валентина Катаева вошли повести: «Я, сын трудового народа…», «Жена», «Электрическая машина», «Сын полка», «Поэт».http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф

В настоящий том Собрания сочинений В. Катаева вошли его юмористические рассказы и фельетоны разных лет, печатавшиеся в журналах «Красный перец», «Крокодил», «Бузотер», «Смехач», «Заноза с перцем», «Чудак», «Гаврило» и в газетах «Гудок», «Рабочая газета», «Литературная газета», «Правда», а также сатирический роман-пародия «Остров Эрендорф».http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 1. Рассказы и сказки

В первом томе настоящего Собрания сочинений Валентина Катаева представлены рассказы и сказки писателя, созданные им более чем за пятьдесят лет его творчества, начиная с дореволюционных публикаций и кончая произведениями последнего времени.http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 6. Зимний ветер. Катакомбы

В шестой том собрания сочинений Валентина Катаева вошли две последние части тетралогии «Волны Черного моря»: «Зимний ветер» и «Катакомбы».http://ruslit.traumlibrary.net.