Том 7. Пьесы - [26]

Шрифт
Интервал

Парасюк. Пожалуйста. Ничего не имею. Хоть на целый квартал могу забыть. Анекдот.

Агнесса. Ванечка, ты здесь посиди. Подожди старика один. А то старик сразу двух Парасюков в одной комнате не выдержит. Факт. Только имей в виду. Никакого Парасюка! Цыц. Муж вашей дочери — и точка. И насчет Маркса с ним не очень. Он политически довольно-таки отсталый субъект. Пойдем, Калечка.

Парасюк. Ладно.

Агнесса. А главное — никаких Парасюков. Муж вашей дочери — и цыц!

Уходят.

Явление XIII

Парасюк один.

Парасюк(осматривается). Это, вероятно, Анечкина мама. Красивая женщина. Достоевский… Интеллигенция! «Муж вашей дочери… и цыц…»

Явление XIV

Входит Экипажев.

Экипажев(пряча ключ в карман). Нуте-с… (Видит Парасюка.) Чем могу?

Парасюк. Муж вашей дочери Парас… цыц… Муж вашей дочери…

Экипажев(про себя). Ананасов! Неужели тоже приданое будет требовать? (Ему.) А! Голубчик! Наконец-то вы появились! Очень, очень рад приветствовать вас у себя в доме. Дочь вышла? Тем лучше. Этак мы скорее поймем друг друга. Как мужчина мужчину. Садитесь. Чаю? Кофе? Какао? Впрочем, кажется, кофе и какао нет. Ну так чаю. С бисквитом. Хоть и советского производства Бабаева, но весьма, весьма… Гм… Чай совсем простыл. Шура! Впрочем, Шуры нет. Нуте-с. Прекрасные сигареты. Старые «Новые Дели».

Парасюк. Как это — старые новые?

Экипажев. А есть еще новые старые. Затем новые-новые и старые-старые. Хе-хе! Советские топкости. Курите, пожалуйста.

Парасюк. Не курю. Бросил. Зачем себе зря организм отравлять?

Экипажев. Золотые слова. Но, к сожалению, не вся современная молодежь так здраво рассуждает. Далеко не вся. Антр ну суа дит, вся современная, так называемая советская молодежь — это просто какие-то подонки. Всеобщий разврат. Ругаются, плюются, хамят…

Парасюк. Ну, уж вы это слишком загибаете. Например, комсомол…

Экипажев. Вот, вот. Я про комсомол и говорю. Поголовно бандиты.

Парасюк. Позвольте!

Экипажев. Не позволю, голубчик, не позволю. И вы знаете что? С вами можно говорить совершенно откровенно. Как интеллигентный человек, вы меня поймете. По-моему, все дело тут в происхождении. Происхождение всегда дает себя знать.

Парасюк. Да, но Чарльз Дарвин…

Экипажев. Дарвин… Да, да. Там еще у него что-то про обезьян. Я помню. Но, дорогой мой, Дарвин Дарвином, обезьяны обезьянами, а факт налицо. Настоящий человек есть настоящий человек, а хам есть хам. Взять, например, меня. Или вас. Достаточно только посмотреть на вас — и сразу все ясно! Кровь. Порода. Вековые традиции. Идеалы, всосанные с молоком матери. Высокий лоб. Тонкие черты лица. Надбровные дуги. Глаза. Интеллектуальные уши…

Парасюк. Ну, уж это вы, Анатолий Эсперович, положим, сильно преувеличиваете…

Экипажев. Нет, нет! Я понимаю вашу скромность. Это делает вам честь. Но факт остается фактом. Против факта, батенька, не попрешь.

Парасюк. С этим, конечно, можно спорить, но… Однако ж вы и дымите, Анатолий Эсперович. Как паровоз.

Экипажев. Увы! Скверная привычка. Я, знаете, ужасно много курю. Особенно во время процесса мышления или же когда чем-нибудь взволнован.

Парасюк. Чем же вы взволнованы?

Экипажев. Ах, не говорите. У нас в семье такое несчастье! Мне даже вам как-то совестно говорить. Но все равно, вы свой человек. Шила в мешке не утаишь! Моя другая дочь вышла замуж за хама.

Парасюк. За хама?

Экипажев. За формального хама. Это ужасно, но факт. Просто за мастерового.

Парасюк. У нас нет мастеровых. У нас рабочие.

Экипажев. Это безразлично. Мастеровой, рабочий — одно и то же. По-ихнему — рабочие, а по-нашему — хамы.

Парасюк. Однако вы чересчур загибаете!

Экипажев. Но если б вы его только видели! Я лежу болен. У меня сорок. И вдруг он вваливается! Водкой несет, как из бочки. Руки непропорционально длинные. Череп — обезьяний. Уши плебейские. Двух слов связать не умеет. Только мычит нечто нечленораздельное: «Папочка, папулечка, ку-ку». А вы говорите — Дарвин… И нагло требует приданое. Приданое, а? Как это вам покажется?

Парасюк. На четырнадцатом году пролетарской революции — приданое? Анекдот!

Экипажев. Именно анекдот. Скверный анекдот. Да как требует — чуть ли не через милицию. С ножом к горлу. Верите ли, он меня почти задушил. И знаете, какое кровожадное животное? Все время каких-то младенцев требовал. Я их, кричит, сейчас жарить буду. Младенцев жарить — а? Ужас! Ужас!

Парасюк. Ничего себе зять! Так это ж просто какой-то уголовный тип. Люмпен.

Экипажев. Во, во! Золотые слова! Уголовный тип! Именно! Но ужаснее всего — это приданое. Откуда-то он вообразил, что я даю за дочерьми приданое. Действительно, в свое время я предполагал. Были такие небольшие сережки… Но теперь, вы сами понимаете… А? Вы ведь понимаете? А он требует. Разве так бы поступил интеллигентный человек, как, например, вы? А?

Парасюк. Действительно анекдот. Прямо для «Крокодила». Что у нас — эпоха феодализма, чтобы брать за девушками какое-то приданое? Еще, может быть, калым!

Экипажев. Вы действительно так думаете?

Парасюк. А как же иначе?

Экипажев. Благодарю вас. Благодарю вас. (Жмет ему руку.) Другого я от вас и не ожидал. А дочь еще опасалась. Но я был уверен. Так вы, значит, действительно не претендуете?


Еще от автора Валентин Петрович Катаев
Белеет парус одинокий

В книгу выдающегося советского писателя Валентина Катаева вошли хорошо известные читателю произведения «Белеет парус одинокий» и «Хуторок в степи», с романтической яркостью повествующие о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.


Алмазный мой венец

В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». "Алмазный мой венец" – роман-загадка, именуемый поклонниками мемуаров Катаева "Алмазный мой кроссворд", вызвал ожесточенные споры с момента первой публикации. Споры не утихают до сих пор.


Трава забвенья

В книгу выдающегося советского писателя вошли три повести, написанные в единой манере. Стиль этот самим автором назван «мовизм». По словам И. Андроникова, «искусство Катаева… – это искусство нового воспоминания, когда писатель не воспроизводит событие, как запомнил его тогда, а как бы заново видит, заново лепит его… Катаев выбрал и расставил предметы, чуть сдвинул соотношения, кинул на события животрепещущий свет поэзии…»В этих своеобразных "повестях памяти", отмеченных новаторством письма, Валентин Катаев с предельной откровенностью рассказал о своем времени, собственной душевной жизни, обо всем прожитом и пережитом.


Катакомбы

Заключительная часть тетралогии «Волны Черного моря».


Хуторок в степи

Роман «Хуторок в степи» повествует с романтической яркостью о юности одесских мальчишек, совпавшей с первой русской революцией.


Цветик-семицветик

Приключения девочки Жени, в результате которых ей в руки попадает волшебный цветок. Оторвав один из семи лепесток волшебного цветка, можно загадать желание.


Рекомендуем почитать
Том 4. Повести

В четвертый том собрания сочинений Валентина Катаева вошли повести: «Я, сын трудового народа…», «Жена», «Электрическая машина», «Сын полка», «Поэт».http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 2. Горох в стенку. Остров Эрендорф

В настоящий том Собрания сочинений В. Катаева вошли его юмористические рассказы и фельетоны разных лет, печатавшиеся в журналах «Красный перец», «Крокодил», «Бузотер», «Смехач», «Заноза с перцем», «Чудак», «Гаврило» и в газетах «Гудок», «Рабочая газета», «Литературная газета», «Правда», а также сатирический роман-пародия «Остров Эрендорф».http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 1. Рассказы и сказки

В первом томе настоящего Собрания сочинений Валентина Катаева представлены рассказы и сказки писателя, созданные им более чем за пятьдесят лет его творчества, начиная с дореволюционных публикаций и кончая произведениями последнего времени.http://ruslit.traumlibrary.net.


Том 6. Зимний ветер. Катакомбы

В шестой том собрания сочинений Валентина Катаева вошли две последние части тетралогии «Волны Черного моря»: «Зимний ветер» и «Катакомбы».http://ruslit.traumlibrary.net.