Том 7. Невольничий караван - [182]

— Если кто-то здесь и боится чего-либо, так это, кажется, ты, — возразил Шварц. — Только страх делает человека недоверчивым. Что же касается твоего замечания по поводу вежливости, то, по-моему, ты требуешь от нас слишком многого. Дела, которыми ты себя прославил, не дают нам никаких оснований расточать комплименты в твой адрес. И вообще, я посоветовал бы тебе несколько снизить тон, в котором ты говоришь с нами! Мы были столь снисходительны, что предложили тебе поговорить с нами, но, если ты будешь нас раздражать, мы ведь можем отказаться от переговоров.

— Снисхождение ко мне? — рассмеялся старик. — Как такая чушь могла прийти тебе в голову? Скорее это я оказываю вам милость своим присутствием здесь, потому что не я нахожусь в вашей власти, а вы в моей!

— Только безумец мог произнести такие слова!

— Молчи! Безумие охватило не меня, а тебя, и я могу это доказать.

— Так докажи!

— Пожалуйста! Разве условия, которые ты поставил мне, не достойны безумца?

— Как сказать!

— Что значит «как сказать»? Ты требуешь, чтобы я не только вернул тебе твоего брата и Охотника на слонов, но сдался вместе с Абдулмоутом. Ведь я тебя правильно понял?

— Абсолютно.

— И ты не признаешь, что это безумие?

— Нет. Впрочем, мы сидим здесь вовсе не для того, чтобы обсуждать мотивы моих требований и поступков. Ты должен ответить мне только на один вопрос: согласен ли ты выполнить мои условия?

— Это я мог сказать тебе сразу, как пришел.

— Ну, так скажи.

— Мне смешны твои требования!

— Так, все понятно, можешь ли ты еще что-нибудь сказать мне?

— Нет.

— Что ж, наша беседа подошла к концу раньше, чем я предполагал, — сказал Шварц и поднялся.

— Пожалуй, это так, — согласился Абуль-моут, тоже поднимаясь. — Теперь я могу идти?

— Можешь.

— Тогда всего хорошего, мне пора, — с этими словами Отец Смерти повернулся и, не задерживаемый никем, подошел к оставленному в засеке отверстию. Перед тем, как пролезть в него, он оглянулся на своих врагов и спросил:

— Что же вы собираетесь делать дальше?

— Об этом ты очень скоро узнаешь.

— Может быть, откроете стрельбу?

— Без сомнения.

— Нет, этого вы не сделаете!

— Кто же нам помешает?

— Ваш собственный разум, если только он у вас остался, потому что как только раздастся первый выстрел с вашей стороны, я тотчас прикажу убить твоего брата.

— А при втором выстреле будет убит Охотник на слонов? — спросил Шварц, улыбаясь, хотя на душе у него было не очень-то весело.

— Совершенно верно. А потом последует еще кое-что.

— Что же?

— С каждым следующим выстрелом мои люди будут закалывать одного из рабов, которых вы хотите освободить. Таким образом, вы достигнете как раз противоположного результата, чем тот, к которому стремитесь.

Абуль-моут торжествующе взмахнул рукой, а потом прибавил:

— Теперь вы сами понимаете, кто в чьей власти находится.

— Конечно, — кивнул Шварц, — вы — в нашей.

— Что? Я был прав, ты действительно сумасшедший!

— А ты находишься в сильнейшем заблуждении относительно того, как будет происходить наше сражение. Первым, кого сразит моя пуля, будешь ты, а вторым — твой прихвостень Абдулмоут. Мне кажется, у тебя уже была возможность убедиться, как хорошо я стреляю!

— Ты можешь стрелять как сам шайтан, мне нет до этого никакого дела. Или ты, может быть, думаешь, что я сам подставлю свою грудь под твои пули, так, чтобы тебе даже целиться не пришлось? Твои угрозы веселят меня до слез!

— Так спрячься же за чужие спины и убивай, пока не захлебнешься кровью! Мы поступим иначе. Мы перестреляем твоих людей одного за другим, а вас с Абдулмоутом до поры до времени оставим в живых. Но ты даже представить себе не можешь, как ужасна и мучительна будет твоя смерь!

— Давай, давай, продолжай пугать меня; я знаю, что все твои слова ничего не значат. Ты никогда не согласишься пожертвовать жизнью своего брата.

— Я все равно не могу его спасти — значит, ему придется умереть.

— Не пытайся меня обмануть! Я так уверен в успехе своего дела, что готов даже снизойти до того, чтобы сделать вам одно предложение.

— Я не желаю его слушать, потому что ты не можешь снизойти до меня.

— Тогда заткни свои уши, и пусть его выслушают другие. Я согласен освободить твоего брата и Охотника на слонов тоже. Они также получат обратно все свои вещи, но при одном условии…

— И чего же ты потребуешь за это?

— Вы должны убраться отсюда и навсегда оставить меня в покое!

— Этого никогда не будет!

— Тогда пусть вас сожрет шайтан! Я сказал вам мое последнее слово и повторяю еще раз: твой брат умрет при первом же выстреле.

— А вот тебе и мое последнее слово: я прикажу тебя четвертовать, если хоть один волос упадет с головы Йозефа. Теперь ты можешь идти.

— Да, я ухожу. И знаешь, лучше поберегись меня, потому что я не шучу!

Старик протиснулся сквозь узкое отверстие в засеке и с высоко поднятой головой зашагал вниз, в ущелье. Глядя ему вслед, словак взял свое ружье и спросил:

— Может, мне застрелить его, наглого и бесстыжего? Тогда история сразу быть бы кончена, вся и целиком!

— Нет, — возразил Шварц. — Раз я дал ему слово, то не могу его нарушить.

— Да уж, — согласился Пфотенхауер, — клятвопреступником стать — это последнее дело, хотя я бы сейчас с удовольствием подпалил ему шкуру! Это надо же — наглец был у нас в руках, и вновь ускользает невредимым! Ну что за нахальный тип! Вместо того, чтоб быть с нами покладистым, как ягненок, он вел себя так, будто это мы ему челом бить пришли! Что теперь будет — ума не приложу! Как по-вашему, он и вправду сделает то, что сказал?