Том 7. Натаска Ромки. Глаза земли - [41]

Отдых

Отдыхающие медленно, как сонные, бродят по зеленеющему лесу, и я слышал сегодня – один сказал другому: «Наконец-то, кажется, я начинаю приходить в себя».

Мне хотелось спросить его: «А где же ты был до сих пор?» И, подумав, ответил за него: «Я был до сих пор в распоряжении чужой воли».

Так, наверное, потому мы и радуемся, попадая в природу, что тут мы приходим в себя.

Гамлет

Сидел я в кресле, глубоко погруженный в свои мысли, и вдруг вижу, наискось через свое окно, кухню. Стоит в белом повар над кастрюлей, чикает ножом по яйцу, подносит его, нюхает, выливает в кастрюлю. И третье точно так быстро от носа к кастрюле, и четвертое, и пятое.

Вдруг, понюхав какое-то, чуть не двадцатое яйцо, он останавливается, наверное, лить яйцо или не лить, как Гамлет думает: быть или не быть? Понюхав еще третий раз, он решает: быть!

И тухлое яйцо выливает в кастрюлю.

Сюжет

Старушка одинокая, домик разваливается, некому помочь, великий безучастный мир, и одна-единственная старушка, никому не нужная, годами за семьдесят. Приходит старик, ему тоже за семьдесят, и никого родных.

Уговорили их жить вместе. Все повеселели, радость пришла: человек с человеком встретились.

Утром бабушка сидит злая на ступеньках: «Прощелыгой оказался, я его выгнала. С чем пришел! Мне за семьдесят, к смерти готовлюсь каждый день, а он с чем пришел! Не стерпело сердце – выгнала, пакостный старик, и опять одна».

Фокус рассказа: 1) Радость встречи человека в пустыне. 2) Неловкий шаг. 3) Чувство ада: ее вечность в том, чтобы сидеть на месте в ожидании, пока избушка завалится. Его вечность – в движении, в ожидании встречи.

Вчера ходили в Марьино, где живет эта бабушка Марфа Никитична, прогнавшая старика. Старуха в семьдесят два года вся оживает, когда гордо рассказывает, как она его прогнала.

Дорога в гору

– Вдохновение, – сказала Елена.

– Никакого вдохновения нет, – сказала Лариса. – Есть только труд и труд. А вы как думаете, Михаил Михайлович?

– Я думаю о чудесном саде, какой мне достался от матери без всякого моего личного труда. После я пробовал делать сады, но они даже в малой степени не дали мне той радости, какую мне дал сад матери, полученный мною без труда.

Есть ли вдохновение, я не знаю, но есть целый мир как великое данное, получаемое мной без труда. Мой личный труд есть только средство добиться права на обладание этим наследством: одному это легче дается, другому труднее. Есть, наверное, счастливцы, вроде Моцарта, кому это право дается одним вдохновением, другой, как осел, идет в гору с тяжестью и до снежной вершины никогда не дойдет.

Путь к свободе

Лариса развернула новый большой холст…

– Идешь к свободе, – сказала Лариса, – а попадешь в неволю, куда большую, чем раньше было.

– Знаю, – ответил я, – но ведь так все: девушка выйдет замуж и начинает рожать детей – неволя какая! А выходит все-таки лучше, если бы осталась вековухой. Вот и я когда-то взялся за перо, – думал попасть в «край непуганых птиц», а попал в тиски писателя, и все-таки рожаю и торжествую, рожая.

– Вам-то все-таки ничего, а вот нам, бабам, в искусстве только и говорят вслух: «Зачем лезла сюда, рожала бы детей!»

Последний мазок

Лариса дописывала мой портрет одна, без модели. Я ожидал в этот день возвращения из Москвы своей подруги. Я подвинул стол под лампу, постелил чистую скатерть, поставил букетик ландышей, принес из других комнат стулья, симметрично расставил их: стало очень хорошо, и гостей я мог встречать теперь спокойно.

Лариса сделала последний мазок, села к столу и зарыдала. С ней было почти то же, когда она закончила женский портрет. Тогда она говорила, что чувствует себя брошенной на проезжей дороге. Теперь я спросил: «Почему?»

А она сквозь рыданья ответила: «Из-за скатерти, как вы стелете, как вы ждете, что вы уютный человек…»

В том и другом случае при конце работы, при последнем пазке является чувство невозвратимой утраты или позора бытия.

Вот как движутся женщины в творчестве.

Да, женщину, женщину («Жениха») надо писать, а не природу.

Вопрос к портретисту

Третий раз позирую Ларисе, и у нее теперь намечается красивая картина кого-то в голубом свете, холодном, с собачкой, но не портрет.

Так в красивости мы спасаемся от правдоподобия.

Бывает момент у художника-портретиста, когда собственное представление, окрепнув, борется с тем, что дает от себя натура, и художник уже не может сам сказать, похоже ли его изображение на модель.

Ставлю вопрос, всегда ли такое расхождение правды и выдумки есть признак неудачи? Сейчас я думаю, что раз художник ищет, как опоры, суда со стороны, он сбился с пути.

При полной удаче художник сам лучше знает о своем произведении.

Кончаю повесть

Остается немного – и четырнадцать лет труда оправдаются, нет – так пропадет, никто не разберет, о чем я писал, чего я хотел.

Так вот и сходится жизнь к концу, будто я рыба и вхожу в узкую мотню. А раньше, бывало, не только людям дивился, но и собакам, кончающим жизнь на гону.

Это славная смерть на гону. Только лучше, конечно, чтобы успеть зайца поймать.

Ошибка

Лариса кончает портрет, и я точно заметил момент, когда у нее поэтический свободный вымысел уступает место живописной необходимости.