Том 7. Храм согласия - [58]

– Болтушка ты у меня! – засмеялась на ее последнюю реплику Мария. – Тебя и саму есть за что уважать и любить, без моей фальшивой святости. Послушай, а как там наш Коля-туарег?

– Отлично. Разговаривает по-туарегски без акцента и у наших девочек нарасхват!

– Что без акцента – то понятно, он ведь из музыкантов, слух идеальный, такому выучить язык просто. А не взревнуют твои мужчины, не обидят его?

– Еще чего! По нашим законам, любая незамужняя сама вольна выбирать себе ухажера насколько захочет, это только ее дело, а не мужское! – горячо сказала Уля, которой, видимо, нравились туарегские обычаи.

Коля-туарег был одним из двух молчунов, которых Мария привезла еще первым рейсом из Марселя, оказалось, что он почти что земляк Ульяны, родом из соседнего городка, и как только он проговорился об этом при знакомстве с Улей, когда та еще в апреле приезжала «посмотреть своих», так она тут же пригласила его в гости и увезла с собой. С тех пор он не возвращался в Джебель-Кебир и не собирался возвращаться, – до того по сердцу пришлась ему вольная туарегская жизнь. В войну, до плена, Николай был стрелком-радистом на бомбардировщике дальнего действия, а перед войной он жил в Пскове, окончил там музыкальное училище по классу скрипки. Музыкальный слух у него был прекрасный, память блестящая, так что, побыв в немецком плену, он немного освоил немецкий, а попартизанив во французских маки – французский.

– Да, чуть не забыла. – Мария поднялась с кресла и молча пошла по лестнице на второй этаж, Фунтик тут же побежал следом. Вернулись они с продолговатым черным футляром из кожи. – Вот она, красавица! – Мария раскрыла перед Улей футляр, и отсветы пламени из камина заиграли на лакированной поверхности скрипки. – Передай ему от меня в подарок, пусть пустыня услышит что-нибудь из Чайковского!

– Вот это да! Ай да сестричка! – восхитилась Уля. – Ой, спасибо! Колька будет рад незнамо как! Пусть теперь все наши услышат! – Под «нашими» Ульяна подразумевала на сей раз туарегов, она давно и навечно сроднилась с ними.

– А немцы драпают, – садясь в кресло к камину, сказала Мария, – с востока их жмут англичане, с запада – американцы, да и «Сражающаяся Франция» де Голля набирает силу.

– Драпают, – согласилась Ульяна, – но здесь, в Тунизии, попробуют закрепиться. Роют землю от Хамамета и дальше вверх, к полуострову. Я слышала от моих туарегов, что немцы пригнали с собой из Ливии тысячи русских рабов для земляных и прочих работ…

– Вот это новость!

– Не новость. Русские давно у Роммеля. Люди нашего племени раньше не работали ни у итальянцев, ни у немцев, а сейчас я их послала.

– Молодец!

– Извини, что не посоветовалась, – смущенно сказала Ульяна.

– А чего время терять? – Знакомый холодок пробежал в груди Марии, он всегда предвещал важнейшие решения в ее жизни. – Чего тут советоваться? Молодец! Надо действовать, действовать, действовать! Как можно больше наших должно бежать из плена! Сейчас такая неразбериха – самое время! Завтра же начну наводить справки через петеновскую администрацию, они как бы в дружбе с немцами, хотя я давно вижу по их лицам, что чувствуют себя в дураках, это нам поможет! – Мария воодушевилась, разрумянилась. Она была человек действия, как и многие русские, «долго запрягала, да быстро ехала». – Уля, а ты сегодня же возвращайся к себе на стоянку, посылай гонцов к тем, что уже при немцах, и я жду доклада: где? Сколько? Какие возможности? В общем, ты меня поняла? Твоя охрана во флигеле, верблюды – на конюшне. Переговори с мужем. Поняла?

– Поняла, – послушно поднимаясь с мягкого кресла, отвечала Уля. – Мои уверяют, что и раньше туареги уже помогли сбежать многим русским из Ливии и приютили их на своих стоянках как равных[37].

– Со второй партией отправь на фронт Колю-туарега. А сейчас не забудь его скрипочку, – велела Мария.

– Скрипочку возьму, а Колю я отправила сразу… Он давно на месте.

Мария не нашлась, что сказать, только крепко обняла Улю на прощание и перекрестила:

– С Богом!

XXXVI

Слава богу, еще не задул хамсин, но жара стояла изнуряющая. Белесое марево зноя с утра колыхалось над горами Берегового Атласа, где все еще бродили последние недобитки из печально прославленной теперь на весь мир армейской группы Роммеля «Африка». Сам фельдмаршал давно уже был в Германии, а его фактический победитель английский генерал Монтгомери воевал в Италии. Как это нередко бывает – бьются насмерть одни, а победные парады принимают другие.

20 мая 1943 года Айк, как звали его когда-то в кругу семьи и ребятишки на улице, а теперь дружелюбно называли солдаты, он же Дуайт Эйзенхауэр, возвышаясь на том самом бетонном постаменте у губернаторской канцелярии, где не так давно стоял гроб с телом генерала Шарля, принимал парад победы в Тунисе. Всю осень прошлого года, всю зиму и весну года текущего газеты мира бросались заголовками вроде «Сталинград и Эль-Аламейн»; репортажами о несметном количестве военнопленных немцев в Тунисе («несравненно большем, чем было пленено русскими под Сталинградом»); аналитическими статьями военных историков, в которых разгром группы Роммеля «Африка» оценивался едва ли не выше, чем все совокупные усилия Советской Армии; статьями, в которых назывались цифры в 240–250 тысяч только плененных в Тунисе роммелевцев