Том 7. Гидеон Плениш. Статьи - [34]

— Ну зачем спрашивать? — отвечал он нежно.

Она велела ему остановиться перед старым, потемневшим домом со скромной вывеской «Антикварный магазин». Подходя к двери, она нервничала; рванула дверь, словно хотела поскорее покончить, и, крепко стиснув руку мужа, указала на предмет своего вожделения. То был огромный китайский ковер, синий, как озеро в июне, с шафранно-зелено-лимонным бордюром из драконов и длинногривых львов.

— Ну разве не красота? — проворковала Пиони.

— М-м.

— Как он нам пригодится, когда ты будешь сенатором от Айовы!

— Радость моя, а не подождать ли, пока я в самом деле стану сенатором?

— Ему, наверно, тысяча лет-ну, может быть, сто, — и он раньше стоил полторы тысячи долларов, а сейчас его отдают за триста.

— Радость моя, клянусь богом, у нас нет трехсот долларов, и долгов не меньше, чем на двести… я, право, не знаю… так не хотелось бы еще набирать в долг.

— Но сейчас нужно внести только двадцать пять долларов, а ему цена не меньше пятисот. Мне продавщица сказала. В этом ковре есть шик. Неужели он тебе не нравится?

— Да нет, очень нравится, но совершенно невозможно…

Когда они подъезжали к ресторану Эплтона, китайский ковер покоился на дне машины.

Они отпраздновали покупку не пивом, а старомодными коктейлями, и за ужином, удовлетворенно поглядывая на маринованную дынную корку, маслины, ореховый торт и прочие деликатесы — символы богатства, светской жизни и тонкого вкуса, — Пиони сказала:

— Ты не забудь, папа совершенно не выносит долгов. Если мы запутаемся, до тысячи он нам, безусловно, даст, чтобы мы могли расплатиться, а к тому времени ты и сам, может быть, будешь загребать побольше. Ах, да, у меня для тебя есть еще один сюрприз, не хуже китайского ковра.

Декан испуганно пискнул:

— Еще триста долларов?

— Ни цента, милый. Даю тебе честное слово. Я прекрасно тебя понимаю. Я ненавижу тратить деньги и ненавижу влезать в долги, ненавижу. Я просто люблю, чтобы у меня были всякие вещи, понимаешь?

— Да, — сказал декан и добавил: — Ну что ж…

У обоих отлегло от сердца.

— А дело вот в чем, Гидеон. Мы столько говорили о том, что тебе нужно продвигаться и занять в жизни достойное место, так теперь пора действовать. Сейчас только что ушел в отставку председатель Цензурного комитета, и на его должность кого-то нужно найти. А знаешь, какой этот комитет влиятельный! Официально он как будто нигде не числится, но его боятся правления всех кино и библиотек в округе. Так что сегодня мы побываем у миссис Уильям Басвуд, а там, глядишь, мой муженек станет председателем комитета.

— Миссис Уильям?..

— Это вдова одной фабрики зубоврачебных инструментов, живет здесь, в Мэйбл-Гроуве. Посмотреть на нее — мраморная статуя, а на самом деле ой-ой. Нравственна до того, что готова кошек обрядить в трусики. Ты смотри, будь умником, веди себя, как будто ты основатель ХАМЛ.

Мэйбл-Гроув, как часто бывает на Среднем Западе, из придорожной деревушки сразу превратился в небольшой город, не успев задержаться на промежуточной стадии дачного поселка. Там были асфальтированные тротуары, семиэтажное здание, занятое конторами и принадлежащее банку, и десятка полтора неказистых доходных домов. Позже, к 1940 году, городу предстояло обогатиться еще радиостанцией, баром с никелированной стойкой, общественным бассейном для плавания и всем известным, но не подлежащим оглашению скандалом, героем коего был школьный учитель. В общем, этот город — живое доказательство того, что прерии за восемьдесят лет могут шагнуть дальше, чем Европа — за восемьсот.

Миссис Басвуд по ее характеру пристал бы коттедж, утонувший в кустах сирени, но жила она в тесной квартирке с электрическим камином и портретами Мэри Бейкер Эдди, Тенесси Клафлин[48] и миссис Хэтти Грин.[49] У нее было радио — новинка для 1926 года, но торс ее, усыпанный стеклярусом, чтобы замаскировать проклятие пола, поскрипывал вполне старомодно.

— Ах, доктор Плениш, я так рада, что вы заинтересовались нашей борьбой за исправление нравов, вы и ваша милая жена, я вас познакомлю с мистером Педерсоном, знаете — его преподобие Чонси Педерсон, пастор лютеранской церкви, она раньше называлась норвежской церковью, но теперь она в ведении английских лютеран. Я, конечно, не говорю, норвежцы — прекрасный, честный, богобоязненный народ, но… ах, да, я сейчас позвоню мистеру Педерсону.

— Говорит миссис Басвуд… — Она продолжала говорить все время, пока они ждали его преподобие. Она не умолкала ни на минуту.

Мистер Педерсон был объемистый, среднего роста человек килограммов на девяносто чистого весу, по виду свободный от греховных мыслей и вообще от каких бы то ни было мыслей. В частной жизни он занимался разведением спаржи и сахарной кукурузы и действовал всегда попросту и без затей. Он приветствовал декана от имени Цензурного комитета. Он объяснил, что кандидатуру декана полагалось бы проголосовать с участием остальных членов, но, поскольку оба эти субъекта не являются даже добрыми протестантами, декан может считать себя уже избранным; более того — и тут они обменялись с миссис Басвуд кивками, взглядами и набожными улыбками, — он не ошибется, если скажет, что декан Плениш уже состоит председателем!