Том 7. Это было - [182]

Блестит снегов наряд порфирный,

Он весь в алмазах, жемчугах, –

Как будто Дух благой, надмирный,

Мне небо разостлал в ногах.

В этих книжках нет слова – «Россия». Но ее чувствуешь в безмерности снеговой пустыни: это от нее веет крепким морозным воздухом, простором, осыпает снеговой пылью в бешеном беге-лете… пусть не коней – оленей:

От собашных самоедов

Еду к югу, к оленным,

Тороплюсь по волчью следу

На тепло, на дальний дым.

Любо нартам расписным

В снежном бисере купаться,

Как лебедке отряхаться,

Видеть месяц молодым.

Красоваться перед ним

Блеском снежным, нежным пухом,

Нашей волей, нашим духом,

Тем, что птицею летит.

Читая, чувствуешь себя в полете: это полет души поэта передался нам, и мы мчимся, в очаровании. Вот она власть таланта.

В стихах Новгород-Северского не только пейзаж, картинки жизни тунгусов: в них и духовная углубленность, чувство благоговения, общения с Высшим.

Сполох горит негреющим огнем.

Но в сердце теплота, душа согрета чем-то.

Я в тундре не один:

Великий Властелин

Зажег огни

И светит мне зачем-то!..

Да как сказать… зачем?

Мне нужен этот свет,

Как птице, зверю, самоеду…

Сполох горит уж много-много лет…

Ведь не один я тундрой еду…

Или еще:

Найди-ка след прошедших кораблей

В бродячих льдинах бухты очертанья…

В угасшем небе только Водолей

Плеснул ковшом над кораблем скитанья…

Его струя мне душу леденит:

Ужели хлад и в небе бесконечном…

Но нет… звезда, блеснув, как полымя горит

И сердцу говорит об огненном и вечном.

Эта углубленность, насыщенность – «от духа» – ценнейшее свойство поэзии вообще; оно воспитывает душу читателя. И этого ценнейшего много в стихах Новгород-Северского. Он – от лучших истоков русской поэзии: идет от Пушкина, от Тютчева… У него есть и светлая простота, и чувствование человеческого примитива. Смотрите, как передает он религиозную простоту дикаря, и сколько в этом прелести! Вот тунгусская песенка:

Голубые божки

Божки нанизаны на голубую нитку,

А это значит – на небе живут,

И ходят в небе голубой тропинкой.

Божки нанизаны на голубую нитку.

А это значит, что они пасут

Оленей в небе с голубою спинкой.

Божков возьми за голубую нитку,

Повесь на шею – будешь голубым…

И легким-легким… словно дым!

У Новгород-Северского не только богатая палитра для изображений внешнего – торосов, ледников, айсбергов, сполохов, творящих розы в льдах. У него богатство внутреннего содержания. Например, стихотворение «Мысль».

…Олени вихрем мчатся,

В их лете мысль свою постиг…

Ну где постичь, куда за ней угнаться!

И редкая душевность, детскость – подлинного поэта свойства:

У камелька сидит старушка с детворой,

И льются ручейком седые сказки.

Блеснет снежок и захрустит порой,

Но дети глянут бойко, без опаски.

Они привыкли. Знают каждый звук,

А волк не смеет к чуму приближаться

И путать сказки, портить их досуг

Да с ними, малыми, из-за добра кусаться.

Поэзия Новгород-Северского – светлая, бодрая. Она – в здоровом русле русской поэзии, – пушкинское приятие жизни. Вот, «Олень смарагдовый»:

Олень смарагдовый приснился:

Был золотым он в блеске дня,

Полярный снег под ним искрился,

С цветами полными огня.

Олень, на молнию похожий,

Чуть-чуть касавшийся земли.

И стук копыт, с громами схожий,

И глас я слышал: – «Мне внемли:

Вот так, как я, встряхнись грозово,

Над тундрой звонкой поднимись,

И к звездам жарким с песней новой

Оленем солнечным взметнись».

Я привел ряд стихотворений: в них говорит сам поэт, я ничего не внушаю читателю. Я хотел бы привести еще и еще, отметить другие стороны его пенья. Но не стану задерживать читателя: он, если сердце его открыто, сделает это сам, прочтя эти «полярные» тетрадки. Для меня ясно, что перед нами – подлинный талант. И он растет. Последняя книжечка «Шаманы» – самое совершенное в творчестве Новгород-Северского. Этот экстаз-полет, это заклинание весны – прекрасны; тут сказался вкус поэта к образу:

На бубне волшебном летели шаманы –

Спешили за солнцем, встречали весну.

От них убегали седые туманы,

Глухие морозы, слепые бураны –

С зимой отходили ко сну.

«Седые», «глухие», «слепые»… – точные определения дряхлости, конца… Я не говорю о форме. Да, есть погрешности, «соринки», ошибки в стихосложении, – это легко преодолевается. Мы знаем безупречные стихи многих поэтов… не вдохновения, а лишь поползновения: этот пустоцвет так и останется пустоцветом. А тут – подлинное творчество большого таланта-дара.

(Парижский вестник. 1943. 23 окт. № 71. С. 6)

Творчество А. П. Чехова

Чехов (род. в 1860, сконч. в 1904) – еще не вполне раскрыт и оценен соотечественниками. Современники ценили в его рассказах меткое изображение родного быта, словесное мастерство; их привлекала мелодия его произведений, в которой слышалась затаенная грусть, неопределимая, как в песенке певчего дрозда. Он стал для многих своим, любимым.

Почему? Чувствовалось: так, чем-то. Не ставили его вровень с великими, – с Толстым или Достоевским; но любили не меньше, как-то особенно, роднее. Может быть потому, что не чувствовали его величия, и к любви примешивалась жалость: окончив университет на врача, Чехов вскоре серьезно заболел, и говорили, что у него чахотка. Он не потрясал, не воспламенял, не учил. Он только рассказывал, с юмором или нежной грустью, касался чего-то неясного в душе, что-то напоминал, забытое, грустил о чем-то, мечтал о прекрасной жизни, «которая будет лет через триста…».