Том 7. Авантюристы. Морские цыгане - [129]

— Милостивый государь, — продолжал кавалер де Граммон с той изящной вежливостью, которая отличала его и которой он так хорошо умел пользоваться, когда вспоминал, из какого рода он происходил, — позвольте мне прежде всего согласиться с вами, что во всем происходящем с нами есть какой-то странный рок.

— Я вас не понимаю, что можем мы иметь общего друг с другом?

— Я объясню. Вы любите эту девицу, и все заставляет меня думать, судя по тому, что я слышал, что любовь эту разделяют.

— Да, — живо откликнулась донья Хуана с той храбростью, которую нередко обретают женщины, оказавшись в крайнем положении. — Да, мы любим друг друга, более того, мы обручены, и, клянусь вам, никогда моя рука не будет принадлежать никому, кроме дона Филиппа.

— Милая Хуана! — сказал молодой человек, горячо целуя ей руку.

— Вот именно в этом и заключается тот рок, о котором я вам только что говорил, — холодно продолжал кавалер, не выказывая никакого удивления при этом признании, — я также люблю эту девицу.

— Вы?! — вскричали они с испугом, смешанным с удивлением.

— Да! — ответил он, почтительно кланяясь молодой девушке.

Филипп сделал шаг к кавалеру, но тот остановил его движением руки.

— Вы прекрасны, я мужчина; ваша красота прельстила меня, и я невольно поддался страсти, которая, когда я вас увидел, охватила все мое существо. Имеете ли вы право упрекать меня за это? Нет, любовь и ненависть — два чувства, неподвластные нашей воле, которые овладевают сердцем человека и безраздельно господствуют в нем, о них рассуждать нельзя, мы вынуждены им подчиняться. В первый день, как я вас увидел, я полюбил вас, ваш взгляд, упав на меня нечаянно, сделал меня вашим невольником. Вы видите, я откровенен. Напрасно пытался я добраться до вас и признаться вам в любви, которая сжигала мое сердце, все мои попытки были бесполезны, вы бессознательно убегали от меня, вы без сомнения угадали мои чувства, и так как вы меня не любили, то возненавидели меня.

— Милостивый государь! — запальчиво вскричал Филипп.

— Дайте ему объясниться, милый Филипп, — с благородством сказала Хуана, — лучше, чтобы мы знали раз и навсегда, как нам себя с ним держать.

— Если вы требуете… — прошептал молодой человек, стиснув зубы от гнева.

— Я вас прошу.

— Кончайте же скорее, милостивый государь.

— Имею честь заметить вам, — ответил, поклонившись, кавалер, — что вы сами прервали меня.

Молодой человек топнул ногой и бросил страшный взгляд на кавалера, но промолчал.

— Итак, я догадывался, что у меня есть соперник, — спокойно продолжал тот, — и что соперник этот любим; открытие это, как ни неприятно оно было, однако, мало тронуло меня по той простой причине, что с первой минуты, как я вас увидел, я поклялся себе, что вы будете моей.

— Что?! — с бешенством вскричал молодой человек.

— Я имею привычку, — холодно продолжал кавалер, — всегда держать свои клятвы, это значит, что я сделаю все на свете, чтобы не изменить моему слову.

— Это уже такая дерзость, — вскричал Филипп вне себя от раздражения, — что…

— Извините! Позвольте мне закончить, — перебил кавалер бесстрастно и холодно. — Мне остается прибавить только несколько слов… Мы оба дворяне, оба хорошего происхождения, а это значит, что между нами будет война честная, борьба достойная, это будет, — прибавил он с насмешливой улыбкой, — турнир и ничего более.

— Но вы забываете одно, — заметила донья Хуана надменно, — но довольно важное обстоятельство, как мне кажется.

— Что именно? — осведомился де Граммон.

— То, что я вас не люблю и никогда не буду любить! — ответила она с презрением.

— О-о! — воскликнул кавалер с восхитительным чванством. — Как можно ручаться за будущее? Едва можно рассчитывать на настоящее.

— Вы знаете, что я вас убью, — сказал Филипп, сжав кулаки и стиснув зубы.

— Я знаю, по крайней мере, что вы попытаетесь… Ах, Боже мой! Вам следовало бы благодарить меня, вместо того чтобы ненавидеть. Борьба, разгорающаяся между нами, придаст необыкновенную прелесть вашей жизни; ничего не может быть скучнее любви, которой ничто не препятствует.

— Вы с ума сошли, кавалер; все, что вы нам тут рассказали, несерьезно, — возразил Филипп, совершенно озадаченный странным признанием молодого человека и ни на секунду не допуская, чтобы его слова соответствовали действительности.

— Я с ума схожу по этой девице — да, это правда. Что же касается того, что я вам сказал, думайте, что хотите. Я вас предупредил, теперь вы должны остерегаться.

— Запомните хорошенько, — холодно произнесла донья Хуана, — если когда-нибудь судьба отдаст меня в ваши руки, я скорее убью себя, чем изменю клятве, которую дала моему жениху.

Кавалер, ничего не отвечая, поклонился донье Хуане и, повернувшись к Филиппу, сказал:

— Итак, решено, что мы перережем друг другу горло при первом удобном случае?

— О, конечно!

— Стало быть, не стоит больше возвращаться к этому предмету. Думаю, что теперь пора заняться делами, которые привели нас сюда. Идете вы со мной на разведку или предпочитаете остаться здесь еще на несколько минут и поговорить с этой девицей? Вы видите, у меня добрый характер.

— Дон Филипп и я, — перебила его донья Хуана, — уверены друг в друге, и нам не нужно вести длинных разговоров, чтобы знать, что мы всегда будем любить друг друга. Оставляю вас, господа; становится поздно, и я возвращаюсь в свои комнаты.