Том 6. Вокруг света на «Коршуне» - [50]
Побродив по городу, Володя в компании нескольких товарищей шел к пристани, как у одного из маленьких белых домиков, похожих на малороссийские наши мазанки, увидел Паоло, окруженного целой толпой негров, завистливо осматривавших его костюм.
Заметив русских офицеров, Паоло знаками пригласил их зайти к нему в дом.
— Не стоит заходить! — брезгливо проговорил проводник-португалец, один из местных коммерсантов.
— Отчего не стоит?
— Они живут, как свиньи, эти негры!
Однако все решили зайти, к удовольствию Паоло.
Они очутились в большой комнате, где сидели три женщины и двое мужчин, которые играли в засаленные карты и сильно горячились и жестикулировали.
Комната далеко не оправдывала репутации «свиней». Напротив, она даже поразила всех русских своей относительной чистотой. Стены были выбелены, глиняный пол отлично выметен. Большая кровать, стоявшая в углу, была покрыта полосатым бумажным одеялом, точь-в-точь как у нас в деревнях, и на подушках были довольно чистые белые наволочки. На кровати спал курчавенький маленький негритенок. В другом углу стоял стол, за которым сидели игравшие в карты; на нем — глиняный кувшин и такие же две кружки; у стола — два табурета; вдоль стены — скамья.
Невольно напрашивалось сравнение с нашими деревенскими избами и было далеко не в пользу последних. Не было здесь ни черных тараканов, ни прусаков, ни той грязи, которая обычна в избах. Только маленькие ящерки, очень некрасивые, с уродливыми головками, которых, говорят, ничем не выживешь и которые водятся по всем домам тропических местностей, бойко разгуливали по белому потолку, производя страшный шум, или, вернее, шуршанье.
При появлении русских моряков все встали. Хозяйка, молодая негритянка, сестра Паоло, знаками просила садиться. Она и другие две женщины — ее гостьи — были одеты довольно опрятно: в полосатых ярких юбках и в белых кофтах; на головах у них были белые повязки, напоминавшие белые чалмы, которые очень шли к их черным лицам. Игроки — муж и гость — были гораздо грязнее, и костюм их состоял из лохмотьев.
Паоло говорил о чем-то сестре и махал руками. Она вышла и через пять минут возвратилась с тарелкой, на которой красовалась связка бананов и несколько апельсинов. Она стала обносить моряков и затем присела к своим гостям. Мужчины продолжали игру, не обращая внимания на моряков; увлеченные игрой, они предоставляли женщинам занимать гостей. Сперва дамы как будто стеснялись и молча поглядывали на офицеров. Зато Паоло пытался что-то сказать на своем ломаном английском языке, и то и дело показывал на свой костюм, весело скалил свои белые зубы и прижимал руки к сердцу. Молодая хозяйка первая дала пример веселости. Она что-то начала рассказывать, и все женщины захохотали. Потом она начала напевать какую-то песенку, но вдруг сконфузилась и смолкла.
Кто-то из офицеров обратился к португальцу с просьбой передать хозяйке, что все просят ее спеть какую-нибудь народную негритянскую песню.
Когда португалец передал просьбу, все женщины кивнули головами в знак согласия. Они пошептались между собой, вероятно выбирая песню. Наконец решили. Лица их вдруг сделались серьезными; они поджали щеки руками и тихо-тихо запели.
Это было что-то монотонное, необыкновенно грустное и хватающее за душу. Они пели превосходно; голоса были молодые и свежие. В этой заунывной песне лились тихие жалобы и слышалась глубокая, полная покорности печаль…
И все это пелось тихо, однообразно, монотонно. И все — жалобы и грусть без конца… Ни одного мажорного звука, ни нотки протеста!
Чем-то знакомым, родным повеяло от этой песни на русских моряков. Им невольно припомнились русские заунывные песни.
Так пели негритянки с четверть часа и смолкли.
— Ну, что, понравилось? — насмешливо спросил португалец.
— Очень! — отвечали моряки и поспешили жестами и поклонами выразить одобрение певицам.
Португалец — желтый, худой и несимпатичный — с недоумением посмотрел на русских: дескать, какие варвары в музыке; что им может нравиться!
— А какие слова этой песни? — полюбопытствовал Ашанин, на которого песня произвела сильное впечатление.
— Обыкновенное дурацкое нытье: жалобы на белых, сожаление о братьях-невольниках и вообще в этом роде.
Моряки посидели еще с четверть часа и ушли, положив на тарелку по монете в благодарность за гостеприимство и пение.
Накануне ухода из Порто-Гранде палуба «Коршуна» несколько напоминала деревню. Только что поднятые с баркаса на талях и водворенные в стойлах, устроенных на баке, шесть крупных быков громким мычанием выражали свое неудовольствие, еще не совсем пришедшие в себя после бесцеремонного их подъема. С десяток свиней и несколько баранов тоже еще не привыкли к новоселью, устроенному для них старым корветским плотником, которого матросы почтительно звали «Федосей Митричем», в виде хлевов из досок, и, несмотря на обильный корм и свежую траву, добытую из Порто-Прайя, беспокойно хрюкали и блеяли. Разнообразная птица: гуси, индюки, утки и куры, рассаженные по клеткам, тоже давали о себе знать гоготаньем, кудахтаньем и петушиным криком… по бортам были развешаны стручья перца, разная зелень, длинные связки недозрелых бананов и апельсинов на ветках. Все эти внушительные запасы говорили о продолжительности перехода.
