Том 6. Текучая вода. Ранчо у моста Лиан - [33]

Молодая девушка покраснела и закусила губы.

— Ты знаешь, как я люблю тебя, дитя мое, — продолжала минуту спустя донна Эмилия. — Постарайся же не противоречить моим намерениям и помни, что я имею в виду одну цель — твое счастье.

— Добрая мама! — ласково сказала дочь.

— Да, — со слабой улыбкой подтвердила донна Эмилия. — Я добрая мама, пока соглашаюсь с тобой.

— О, не говорите так, мама. Вы знаете, какую я питаю к вам глубокую любовь.

— Да, знаю, но, дитя, я знаю также, что не одна занимаю твое сердце.

Донна Диана отвернулась, чтобы скрыть краску, бросившуюся ей в лицо при словах матери, но последняя не заметила этого и продолжала, как бы рассуждая сама с собой.

— Но зачем я жалуюсь? Разве не всегда бывает так? Женщина рождена для любви, как птица для воздуха. Люби, мое бедное, дорогое дитя, потому что любовь для женщины это целая жизнь. Только она может доставить ей и радость, и горе.

Мало-помалу ее голос ослабел, так что последние слова трудно было уловить.

Наступило довольно продолжительное молчание, которого молодая девушка не смела нарушить из уважения к горестному раздумью матери.

Ее глаза, между тем, внимательно устремлены были на двор.

Вдруг она вздрогнула.

— Ах! — воскликнула она радостным и беспокойным в то же время голосом. — Вот и дон Мельхиор!

— Что ты сказала? — спросила донна Эмилия, с живостью поднимая голову. — Ты, кажется, произнесла имя дона Мельхиора?

— Действительно, мама! — робко отвечала она.

— Что же ты сказала о доне Мельхиоре, дочь моя?

— Ничего, мама. Я только заметила его на дворе и думаю, что он направляется сюда.

— Добро пожаловать, я жду его с нетерпением. Но как только он войдет, ты удалишься в свою комнату и не выйдешь оттуда, пока я не позову тебя. Мне нужно поговорить с этим молодым человеком о серьезных делах, о которых тебе совершенно лишнее знать.

— Я повинуюсь, мама, — отвечала, вставая, девушка. — Его шаги раздаются в коридоре, я ухожу.

— Иди, дитя мое, скоро я позову тебя.

Диана наклонилась к матери и поцеловала ее в лоб, а затем скрылась, как птица, в тот самый момент, когда стук в дверь возвестил о посетителе.

Донна Эмилия подождала, пока дверь за дочерью не закрылась, и тогда громко сказала:

— Войдите!

Дверь салона медленно повернулась на петлях, и вошел дон Мельхиор.

Он снял шляпу и почтительно приблизился к донне Эмилии, которая, не оставляя своего места у окна, полуобернулась к нему.

— Вы оказали честь позвать меня! — сказал он, останавливаясь в трех или четырех шагах от нее.

— Да, кабальеро, — отвечала донна Эмилия. — Вы знаете, что я была несколько дней в отсутствии и вернулась только несколько часов тому назад. Мне не известно, следовательно, что здесь происходит, и я жду от вас объяснений.

— Когда вы оставили гасиенду, против обыкновения не пригласив меня с собой, я сначала весьма опечалился, думая, что надоел вам. Потом решил, что вы сочли полезнее для себя мое пребывание здесь.

— Ваше предположение было справедливо, — отвечала она с легкой улыбкой, — продолжайте. Да сядьте здесь, рядом со мной! — прибавила она мягким тоном.

Молодой человек почтительно склонился и занял указанное ему место.

— Мне нет надобности говорить вам о цели настоящего собрания и об его участниках.

— Нет, дальше!

— Но между этими лицами есть одно, о присутствии которого вы не подозреваете.

— Кто же это?

— Отец Сандоваль.

— Отец Сандоваль! — повторила она с дрожью в голосе. — Это невозможно: он пленник испанцев.

— Он здесь.

— Странно. Каким же образом я ничего не знала об этом?

— Он прибыл в гасиенду вместе с доном Орелио Гутиеррецем.

— Но я видела дона Орелио почти у самой крепости, с ним ехали только два лесных бродяги, янки или канадцев, и два мексиканских пеона.

— Один из этих пеонов и был отец Сандоваль. Достоуважаемый отец согласился на это переодевание, вероятно, с целью избежать столкновения с испанскими шпионами.

— Да, иной причины не может быть: этого требовала осторожность. Продолжайте!

— Отец Сандоваль единогласно избран был вождем.

— Действительно, он один имеет право командовать этими гордыми землевладельцами. А какие полномочия даны ему?

— Извините, но я должен сообщить вам еще об одном лице, присутствия которого не ждали и не желали, но который все-таки приехал.

— Граф Мельгоза, не так ли? Я знала, что он приедет. Он явился, без сомнения, в качестве грозного вестника? Уехал он?

— Нет еще. Он покинет гасиенду завтра на восходе солнца вместе с доном Оливье Клари, одним из канадских охотников, привезенных доном Орелио. Ему отец Сандоваль поручил доставить по назначению свой ответ на манифест правителя.

— Очень хорошо. У нас еще много времени. Этой ночью мы выедем. Вы будете сопровождать меня, дон Мельхиор. Позаботьтесь, чтобы все было готово к полночи и чтобы наш отъезд остался в тайне.

— Будет исполнено.

— А мажордом?

Этот вопрос сделан был тоном, свидетельствовавшим о придаваемой ему важности.

— Все, по-прежнему, непроницаем и полон усердия, — отвечал он. — Его поведение не дает никакого повода подозревать измену.

— Странно, — произнесла она. — Для меня, однако, очевидно, что этот человек изменник и что он играет двуличную роль. Как его разоблачить? О! доказательство, доказательство, как бы ничтожно оно ни было! Теперь вы можете идти.