Том 6. Рассказы, очерки, сказки - [136]

Когда же придете вы в знакомый дом, как-то само собой получится, что вы начнете перекладывать оружие из одного кармана в другой. «Ах, что это у вас?» — воскликнут ваши знакомые. — «Да так, — ответите вы небрежно, засовывая стальную штучку в карман, — так, пистолетишко». — «Покажите его нам!» — тотчас же откликнутся они, и тут вы неохотно вынимаете револьвер и показываете — сначала издали. Но в каждом из присутствующих мужчин в ту минуту вспыхивает древний инстинкт Ахиллеса: они протягивают к оружию руки, им так сладко подержать его на ладони и прицелиться. «Прекрасная вещь», — говорят они со знанием дела. «Ничего револьвер», — отвечаете вы с таким видом, будто уже ухлопали им дюжину индейцев. Что же касается женщин, то они, верные традициям дщерей Ликомедовых, начинают визжать от страха и ни за что на свете не хотят даже пальцем притронуться к этому грозному оружию; это переполняет вас особой, рыцарской гордостью и позволяет вам некоторое время повоображать. Разумеется, серьезный и рассудительный мужчина не позволит себе, осматривая заведомо незаряженный револьвер, взять на мушку своего ближнего и воскликнуть: «Я тебя застрелю!» — ибо в эту минуту, как известно, даже заведомо незаряженный револьвер стреляет, и вот вам и беда. Но почти каждый человек, рассматривая револьвер, обязательно приложит его к своему виску, будто примериваясь, что странным образом свидетельствует о дремлющем в нем сладострастном инстинкте самоуничтожения. Вообще оказывается, что оружие возбуждает в нас, мужчинах, самые нездоровые чувства: увы, мы никогда не будем пацифистами.

Ну ладно, эффект на публику произведен в полной мере; однако воздействие вашего пугача на вас самого гораздо глубже. Прежде всего вы обнаруживаете, что становитесь великодушным; ведь вы же запросто могли бы отправить на тот свет вагоновожатого трамвая, на котором вы вечером едете домой, но вы этого не делаете; его жизнь в ваших руках, но вы его пощадите. Вы сохраните жизнь и вон тому знакомому, что шагает по улице, размахивая руками. Но ведь могут случиться и другие происшествия: например, банда грабителей в масках может напасть на этот трамвай — вот тогда бы, почтенные, и выяснилось, для чего нужна такая штучка. Или вон в той машине вдруг позовет на помощь умыкаемая девица; а еще вот бывает, что кто-нибудь ни с того ни с сего спятит и начинает палить во все стороны. Словом, бывают такие обстоятельства, когда есть шанс загреметь: «Стой, стрелять буду!» Жизнь полна драматизма. И вот вы посматриваете туда и сюда решительным оком, чтобы вовремя подоспеть на помощь, выхватив из кармана свое доблестное оружие и делая рукой вот так и вот так: «Руки вверх, мерзавец!» Но как нарочно: не объявляется банда грабителей в масках и ни один прохожий на улице не угрожает жизни другого. Ладно, думаете вы, сейчас я заверну за тот темный угол, и выйдет на меня здоровенный детина; а я сделаю рукой вот так и вот так и скажу спокойно: «Ни с места, Кровавый Петер!» Сжимая ствол в кулаке, вы энергично вступаете в зону подозрительного мрака; но никто не выходит вам навстречу, лишь пара любовников жмут друг на друга с такой силой, что странно, как это они еще держатся на ногах. Вы подарите им жизнь и проследуете дальше, во тьму предместья. Но чу! Вот кто-то идет навстречу; да, здоровенный детина. Молниеносно прикидываете, что делать: то ли прострелить ему ногу при первом его поползновении, то ли просто пальнуть в воздух; а пока вы вытягиваете револьвер из кармана, парень… парень… между тем проходит мимо, втянув голову в плечи. А тут вы, мужчина с оружием, уже подходите к своему дому, вы несколько обескуражены: мир остался прежним, несмотря на героический потенциал, сосредоточенный в вашем кармане; он не стал темным лесом, где рыщут дикие звери и бандиты; он по-прежнему дружелюбен к вам, как был дружелюбен к мужчине без оружия.

И тут вы замечаете, что забыли купить патроны.

1925

Об увлечениях и страстишках

О любителях кактусов [112]

Пан Смрж расскажет вам массу интересного о кактусах; но держу пари, что здесь вы не найдете описания одной прелюбопытной ботанической семейки, а именно семейства кактусятников, иначе — любителей кактусов. И толстая «Monographia Cactacearum» Карла Шумана[113] ни словом о них не обмолвилась; по-видимому, это область, слабо разработанная наукой. Насколько я мог заметить, ведя наблюдения в наших климатических условиях, любители кактусов в большинстве мужчины; они составляют свои собрания кактусов так, как другие мужчины собирают оружие — мечи, стрелы, копья, аркебузы, алебарды, дротики и тесаки. Страсть к кактусам, я бы сказал, это страсть воинственная и потому по преимуществу мужская. Потому и говорят, что кактус «вооружен» колючками и крючочками, и чем больше их у него, тем он прекраснее. Коллекция кактусов — это что-то вроде собрания воинских трофеев. Это дело для мужчины.

Второй почти всеобщей чертой истинных любителей кактусов является то, что в подавляющем большинстве они вербуются из среды людей не очень обеспеченных. Публика побогаче больше любит всякие там пальмы и кливии, азалии, филиреи, орхидеи и ананасы — во-первых, по той простой причине, что у них есть где их ставить, а во-вторых, надо сказать, что кактус раскрывает свою красоту лишь перед тем, кто находится с ним в тесном и трогательном контакте. Истинный любитель кактусов располагает всего одним подоконником или столиком; это и есть его сад. Но именно ограниченность места позволяет ему буквально совать нос в колючки и бородавки своих щетинистых подопечных, чинно сидящих на миниатюрных горшочках. На одном квадратном метре любитель кактусов может вырастить райские кущи. Нынешняя страсть к кактусам — показатель социального климата: это великая любовь к природе, втиснутая в минимальное пространство.