Том 6. Письма - [27]

куда — дал^* и т. д. Так написан был отчасти «Октоих» и полностью «Кобыльи корабли».

Вот с этой, единственно только с этой точки зрения я писал Вам о Блоке и Клюеве во втором своем письме. Я, Разумник Васильевич, не особенный любитель в поэзии типов, которые нужны только беллетристам. Поэту нужно всегда раздвигать зрение над словом. Ведь если мы пишем на русском языке, то мы должны знать, что до наших образов двойного зрения^*: «Головы моей желтый лист» «Солнце мерзнет, как лужа»^* — были образы двойного чувствования.^* «Мария зажги снега» и «заиграй овражки», «Авдотья подмочи порог» —^* это образы календарного стиля, которые создал наш Великоросс из той двойной жизни, когда он переживал свои дни двояко, церковно и бытом.

Мария — это церковный день святой Марии, а «зажги снега» и «заиграй овражки» — бытовой день, день таянья снега, когда журчат ручьи в овраге. Но это понимают только немногие в России. Это близко только Андрею Белому.^* Посмотрите, что пишет об этом Евг. Замятин в своей воробьиной скороговорке «Я боюсь»^* № 1 «Дома искусств».

Вероятно, по внушению Алексея Михайловича он вместе с носом Чуковского, который ходит, заложив^* ноздри в карман,^* хвалит там Маяковского, лишенного всяческого чутья слова. У него ведь почти ни одной нет рифмы с русским лицом,^* это помесь негра с малоросской (гипербола — теперь была,^* лилась струя — Австрия^*).

Передайте Евгению Ивановичу, что он не поэта, а «Барыбу увидеть изволили-с».^*

Думаю, что во всем виноват тут Ремизов.

О, он хитрая бестия, этот Ремизов! Недаром у него, как у алжирского бея, под носом Вячеслав Шишка^*!

Простите еще раз, Разумник Васильевич, если как-нибудь приношу Вам огорчение. Не люблю я скифов, не умеющих владеть луком и загадками их языка. Когда они посылали своим врагам птиц, мышей, лягушек и стрелы, Дарию нужен был целый синедрион толкователей.^* Искусство должно быть в некоторой степени тоже таким. Я его хорошо изучил, обломал и потому так спокойно и радостно называю себя и моих товарищей «имажинистами». Помните, я Вам кой-что об этом говорил еще на Галерной, 40^*? И даже в поэме «Сельский часослов» назвал это мое брожение «Израмистил».^* Тогда мне казалось, что это мистическое изографство. Теперь я просто говорю, что это эпоха двойного зрения, оправданная двойным слухом моих отцов, создавших «Слово о полку Игореве» и такие строчки, как^*: На оболони телегы скрыпать, Рцы лебеди распужени.^*

Дело не в имажинизме, которое притянула к нам З. Венгерова в сборнике «Стрелец» 1915 г., а мы взяли да немного его изменили.^* Дело в моем осознании, преображении мира посредством этих образов. Вспомните: Как яйцо, нам сбросит слово С проклевавшимся птенцом…^*

Тогда это была тоска «Господи, отелись»,^* желание той зари, которая задирает хвост коровой,^* а теперь…^*

Бениславской Г. А., 5 октября 1921

Г. А. БЕНИСЛАВСКОЙ^*

5 октября 1921 г. Москва

Милая Галя!

Я очень и очень бы хотел, чтоб Вы пришли сегодня^* ко мне на Богословский к 11 часам.

Буду ждать Вас!

За д… Спасибо.^*

Без^*

С. Есенин.

1921. 5 окт.

На обороте или на конверте: Шереметьевский

д. 3, кв. X

Галине Артуровне

Бениславской

Мариенгофу А. Б. и др., 19 ноября 1921

А. Б. МАРИЕНГОФУ и Г. Р. КОЛОБОВУ^*

19 ноября 1921 г. Москва

Ура! Варшава наша!^*

Сегодня 19 ноября, пришло письмо от Лившица, три тысчи герм<анских> марок, 10 ф. сахару, 4 коробки^* консервов и оттиск наших переведенных стихов на еврейский язык^* с «Испов<едью> хулиг<ана>» и «Разочарованием».^* Америка делает нам предложение через Ригу, Вена выпускает к пасхе сборник на немецком,^* а Берлин в лице Верфеля бьет челом нашей гениальности.^*

Ну что, сволочи?! Сукины дети?! Что, прохвосты?!

Я теперь после всего этого завожу себе пару кобелей и здороваться буду со всеми только хвостами или лапами моих приближенных.

Что там Персия? Какая Персия?^* Это придумывают только молодожены такое сантиментальное путешествие. Это Вам не кондукторы из Батума, аВагоновожатые Мира!!!^*

Ах, Клопиков,^* Клопиков, как же это ты так обмазался своей кондукторшей? Что это? Как это? Неужели шведская кровь^* настолько горячая, что ты даже без толкача напролет просиживаешь и пролеживаешь с ней ночи? Где ж девалась твоя былая ретивость? Поймали конягу! Обидно даже. Добро бы вервием каким, а то так, недоуздком паршивым. Ну да ладно! Все это простится тебе, если я скоро получу от тебя не менее ведра вина. Живу, Ваня, отвратно^*. Дым все глаза сожрал, Дункан меня заездила до того, что я стал походить на изнасилованного.^* А книгу всё печатают и печатают.^* Особенного, конечно, кроме этих немного обманывающих вестей от Лившица, ничего нет. Итак, жду вина. С поцелуями Сергей и Кузя.^*

Клюеву Н. А., декабрь 1921

Н. А. КЛЮЕВУ^*

Декабрь 1921 г. Москва

1921. Декабрь.

Мир тебе, друг мой!^* Прости, что не писал тебе эти годы, и то, что пишу так мало и сейчас. Душа моя устала и смущена от самого себя и происходящего. Нет тех знаков, которыми бы можно было передать все, чем мыслю и отчего болею. А о тебе я всегда помню, всегда во мне ты присутствуешь. Когда увидимся, будет легче и приятней выразить все это без письма.

Целую тебя и жму твою руку.^*

Сергей Есенин.