Том 6. Письма - [23]
Типография заработала.>* Денег у меня пока для тебя 10000 руб.
На конверте: Орел.
Кромская 58>*
кв. Данцигер>*
Зинаиде Николаевне
Есениной
Львову-Рогачевскому В. Л., первая половина 1919
В. Л. ЛЬВОВУ-РОГАЧЕВСКОМУ>*
Первая половина 1919 г. Москва
Дорогой Василий Львович! Я очень жалею, что Вы все время не могли меня застать, я звонил Вам,>* но телефон у Вас или занят, или нет никого.
Вопрос моего выступления, по-моему, для Вас должен быть ясен с прошлого года.>* Туда, где вечера проходят с Вашим выступлением, я всегда готов с радостью.>*
Насколько я понял, ближайший (четверговый) вечер будет в «Элите»>*; я буду там в 7 ½ ч. веч<ера>, и договоримся окончательно.
Любящий Вас С. Есенин.
Кожебаткину А. М., не ранее 11 августа 1919
А. М. КОЖЕБАТКИНУ>*
Не ранее 11 августа 1919 г. Москва
Александр Мелентьевич.>*
Заходили к Вам Есенин и Мариенгоф. Взяли «Песнослов»>* и удалились.
С извинением и приветом.
Есенин
Мариенгоф.
Ширяевцу А. В., август-сентябрь 1919
А. В. ШИРЯЕВЦУ>*
Август (?) — сентябрь (?) 1919 г. Москва
Милый Шура! Будь добр, помоги устроиться и приюти ночевать моих хороших знакомых.>* Они расскажут тебе обо всем, о чем не имею времени передать тебе письменно.
Во многом они пригодятся тебе сами. Если вздумаешь выбираться из Ташкента, то с ними тебе будет легче. Жизни нашей ты можешь не пугаться. Заработать мы тебе поможем всегда.
На днях сдаю в набор твою книгу,>* в ней хоть всего около 48 стр., но тыс<яч> 7 ты за нее получишь.
Деньги переведу, как только будут принимать по телеграфу.
Очень хотелось бы написать тебе много-много, но совершенно нет времени.
Прости, родной.
Любящий т<ебя> Сер<гей> Есенин.
На конверте: А. Ширяевцу
———
С. А. Есенин
Эйгес Е. Р., осень 1919
Е. Р. ЭЙГЕС>*
Осень 1919 г. Москва
Как и нужно было ждать, вчера я муку тебе не принес.
Сегодня утром тащили чемодан к тебе с Мариенгофом и ругались на чем свет стоит.
Мука в белье, завернута в какую-то салфетку, которая чище белья и служит муке предохранен<ием>. Белье отдай прачке.
Расти большая.>*
Твой С. Есенин.
Лившиц Е. И., 8 июня 1920
Е. И. ЛИВШИЦ>*
8 июня 1920 г. Москва
Милая, милая Женя! Сердечно Вам благодарен за письмо,>* которое меня очень тронуло. Мне казалось, что этот маленький харьковский эпизод>* уже вылетел из Вашей головы.
В Москве я сейчас крайне чувствую себя одиноко. Мариенгоф по приезде моем из Рязани>* уехал в Пензу и пока еще не возвращался. Приглашают меня ехать в Ташкент,>* чтоб отдохнуть хоть немного, да не знаю, как выберусь, ведь я куда, куда только не собирался и с Вами даже уславливался встретиться в Крыму… Дело в том, как я управлюсь с моим издательством.>* Я думал, уже все кончил с ним, но вдруг пришлось печатать спешно еще пять книг,>* на это нужно время, и вот я осужден бродить пока здесь по московским нудным бульварам из типографии в типографию и опять в типографию.
Дома мне, несмотря на то, что я не был там 3 года,>* очень не понравилось, причин очень много, но о них в письмах теперь говорить неудобно.
Ну, как Вы живете? Что делаете? Сидите ли с Фридой на тарантасе и с кем?>* Фриде мой нижайший, нижайший поклон. Мы часто вас всех вспоминаем с Сахаровым, когда бродим ночами по нашим пустынным переулкам. Он даже собирается писать Лизе.>*
Конечно, всего, что хотелось бы сказать Вам, не скажешь в письме, милая Женя! Все-таки лучше, когда видишь человека, лучше говорить с ним устами, глазами и вообще всем существом, чем выводить эти ограничивающие буквы.
Желаю Вам всего-всего хорошего. Вырасти большой, выйти замуж и всего-всего, чего Вы хотите.
С. Есенин.
На конверте: Харьков
Рыбная 15
кв. Лурье
для Евгении Лившиц
Москва. С. А. Есенин.
Ширяевцу А. В., 26 июня 1920
А. В. ШИРЯЕВЦУ>*
26 июня 1920 г. Москва
Милый Шура! Извини, голубчик, что так редко тебе пишу, дела, дорогой мой, ненужные и бесполезные дела съели меня с головы до ног. Рад бы вырваться хоть к черту на кулички от них и не могу.
«Золотой грудок» твой пока еще не вышел, и думаю, что раньше осени не выйдет.>* Уж очень трудно стало у нас с книжным делом в Москве. Почти ни>* одной типографии не дают для нас, несоветских,>* а если и дают, то опять не обходится без скандала. Заедают нас, брат, заедают.>* Конечно, пока зубы остры, это все еще выносимо, но все-таки жаль сил и времени, которые уходят на это.
Живу, дорогой, — не живу, а маюсь. Только и думаешь о проклятом рубле. Пишу очень мало. С старыми товарищами не имею почти ничего, с Клюевым разошелся,>* Клычков уехал,>* а Орешин глядит как-то все исподлобья, словно съесть хочет.>*
Сейчас он в Саратове, пишет плохие коммунистические стихи>* и со всеми ругается. Я очень его любил,>* часто старался его приблизить себе, но ему все казалось, что я отрезаю ему голову, так у нас ничего и не вышло, а сейчас он, вероятно, думает обо мне еще хуже.
А Клюев, дорогой мой, — Бестия. Хитрый, как лисица, и все это, знаешь, так: под себя, под себя. Слава Богу, что бодливой корове рога не даются. Поползновения-то он в себе таит большие, а силенки-то мало. Очень похож на свои стихи, такой же корявый, неряшливый, простой по виду, а внутри черт.
Клычков же, наоборот, сама простота, чистота и мягкость, только чересчур уж от него пахнет физической нечистоплотностью. Я люблю его очень и ценю как поэта выше Орешина. Во многом он лучше и Клюева, но, конечно, не в целом. Где он теперь, не знаю.
