Том 6. Письма, 1860-1873 - [77]

.

Однако, хочу надеяться, что когда-нибудь же это кончится и притом настолько скоро, чтобы я мог отправиться к вам в будущем месяце, примерно в середине мая, вслед за славянами и, вдобавок, в качестве такового…^*

А тем временем вы вступаете в полосу празднеств, фейерверков, восторженных приветствий, трезвона колоколов, бурлящих и кричащих толп, всего этого исполненного глубокой искренности и веры одушевления великой нации, охваченной общим ликованием^*. — Словом, вы станете зрителями, не слишком доверчивыми, но отнюдь не равнодушными, всей сцены блистательного и славного торжества над одним гигантским недоразумением… Да будет так…

Вчера я описывал твоему мужу положение дел, представлявшееся окончательно установившимся^*. Однако вечером я видел князя Вяземского, который сообщил мне, что — по дошедшим до него слухам — всё будто бы опять под вопросом из-за прусского короля, отказывающегося, говорят, ехать в Париж…^* Но даже это, наверно, не остановило бы нашего августейшего путешественника, если бы только поехал прусский наследный принц…^* Он так упорствует в этой идее, которая всем здесь кажется безрассудной, что я начинаю верить в некое Божественное внушение, некое сверхъестественное откровение, им руководящее… И кто знает? В любом случае, ему было бы полезно вырваться из скучной отупляющей среды, в которой он киснет, и войти в соприкосновение и в конфликт с желаниями, отличными от его собственных. Встреча с Бисмарком стала бы для него особенно благотворной…^*

До скорой встречи, милая дочь. Обними Китти и передай от меня самый сердечный привет моему брату… Скажи ему, что, если Господь продлит мои дни и, главное, вернет мне способность передвигаться, самое позднее через месяц я буду среди вас.

Горчакову А. М., 21 апреля 1867 >*

119. А. М. ГОРЧАКОВУ 21 апреля 1867 г. Петербург

Vendredi. 21 avril 1867

J’ai appris hier, mon Prince, avec la plus grande satisfaction, que nous avons heureusement échappé à l’un des termes du dilemme que je posai l’autre jour, et que le voyage à Paris pourra être rangé^* dans la catégorie des accidents. Et même il y a lieu à espérer maintenant que grâce à votre présence cela pourra être un heureux accident. Je ne saurai vous dire, mon Prince, combien, dans l’état déplorable de mes nerfs, cette incertitude m’avait maladivement préoccupé…

Merci, mon Prince, de votre aimable souvenir. Ma santé est toujours misérable, et je n’entrevois pas la fin de cette maudite réclusion…

Mes hommages à Надежда Сергеевна^*. Bienheureux les bien-portants puisqu’ils peuvent la voir!

A-t-elle déjà lu le nouveau roman de Tourguenieff?^* — Voilà une lecture qu’elle saura goûter et apprécier.

T. Tutchef

Перевод

Пятница. 21 апреля 1867

С величайшим удовлетворением, дорогой князь, узнал я вчера, что одна из посылок дилеммы, предложенной мною намедни, благополучно отпала и что поездка в Париж решена^*, так сказать, волею случая. Теперь даже есть основания надеяться, что благодаря вашему присутствию этот случай окажется счастливым. Вы же понимаете, дорогой князь, как при плачевном состоянии моих нервов меня мучила неопределенность…

Спасибо, князь, что вы любезно обо мне помните. Здоровье мое по-прежнему никуда не годится, и я не предвижу конца этому проклятому затворничеству…

Передайте мой низкий поклон Надежде Сергеевне^*. Блаженны здоровые, ибо им дано ее видеть!

Прочла ли она уже новый роман Тургенева?^* — Вот чтение, которое она найдет приятным и сумеет по достоинству оценить.

Тютчев

Трубецкой Е. Э., 3 мая 1867 >*

120. Е. Э. ТРУБЕЦКОЙ 3 мая 1867 г. Петербург

Mercredi. 3 Mai

Merci, chère Princesse, de vos bonnes paroles, si douces et si pénétrantes, et puisse le Ciel vous garantir à jamais des douleurs que vous comprenez si bien dans les autres et auxquelles vous savez si bien sympathiser… Ma pauvre fille me charge de vous exprimer combien elle a été sensible à vos témoignages d’intérêt^*.

Je suis toujours encore condamné à la réclusion, et ce qui prouve la ténacité du mal, c’est que mê le désir d’aller vous faire ma cour n’est pas parvenu jusqu’a présent à en triompher…

Eh bien, voilà que tout paraît s’arranger le mieux du monde. On ne demande qu’à s’embrasser, et la diplomatie toute fière de son tour de passe-passe s’imagine candidement que l’Europe — dénuée de principes et armée jusqu’aux dents — ne demande qu’à se rasseoir dans une paix définitive.

Mais c’est assurément nous qui allons au-devant de la leçon la plus rude, de la déception la plus mortifiante, et, ma foi, ce sera bien fait… On ne veut pas comprendre, en dépit d’un demi-siècle d’expérience, qu’un gouvernement a beau faire, qu’il a beau professer les sentiments les plus vertueux, les plus généreux, les plus désintéressés, mais du moment qu’il n’est pas le représentant, l’incarnation des intérêts nationaux de son pays — du moment qu’il ne sait faire que de la politique de gloriole personnelle un pareil gouvernement n’obtiendra de l’étranger ni reconnaissance, ni même de l’estime… On l’exploitera et on se moquera de lui, et on aura raison…

Les ennemis les plus acharnés de la politique de Bismarck ne lui refuseront pas leur estime, parce qu’ils voient en lui le représentant le plus énergique, le plus convaincu, tandis qu’en définitive notre agitation pacifique ne nous vaudra que des huées. On se moquera à juste titre du mal que nous nous donnons, pour aller mettre d’accord des puissances, qui ne sont que trop naturellement disposées à être d’accord chaque fois qu’il s’agit de contester et de combattre le droit historique de la Russie et à nier même le droit