Том 6. Одна любовь. Небо голубое. Соборный благовест - [4]

  Но верную сладость

Познал я в просторе дорог,

  Где умная радость

Таится в круженьи тревог.

  И если морока

Совьёт перелётную пыль,

  Я с властью пророка

Подъемлю дорожный костыль.

  Всю нечисть земную

Сберёт ли грохочущий гром,

  Врага зачарую

Моим кипарисным крестом.

«Дорожки мокрые бегут…»

  Дорожки мокрые бегут,

Свивался по рыжеватым травам,

И небеса о вечности не лгут,

  Завешаны туманом ржавым.

  Глотая мимолётный дым

Неторопливого локомотива,

  Поля молчат, а мы скользим

По неуклонным рельсам мимо, мимо.

Как бессознателен их тусклый сон,

  Так слепо и стремленье наше,

Но если цели нет в дали времён,

  То есть напиток в дивной чаше,

Что опрокинута в творящий миг

  Над милою землёю нашей,

  Которую сам Бог воздвиг,

Неистощимою любуясь чашей.

«Улыбались, зеленея мило, сосенки…»

Улыбались, зеленея мило, сосенки,

  Октябрю и Покрову,

  А печальные березыньки

Весь убор сронили в ржавую траву.

Ах, зелёные, весёлые бессмертники,

  Позавидую ли вам?

  Разве листья-кратколетники

Наклонять не слаще к свежим муравам?

И не слаще ль вместе с нашей тёмной матерью

  Умирать и воскресать?

  Разве сердцу не отраднее

О былом, о вешнем втайне помечтать?

«Пробегают грустные, но милые картины…»

Пробегают грустные, но милые картины,

Сотни раз увиденный аксаковский пейзаж.

  Ах, на свете всё из той же самой глины,

  И природа здесь всегда одна и та ж!

Может быть, скучает сердце в смене повторений,

Только что же наша скука? Пусть печалит, пусть!

  Каждый день кидает солнце сети теней,

  И на розовом закате тишь и грусть.

Вместе с жизнью всю её докучность я приемлю,

Эти речки и просёлки я навек избрал,

  И ликует сердце, оттого что в землю

  Солнце вновь вонзилось миллионом жал.

«Как ярко возникает день…»

  Как ярко возникает день,

В полях оснеженных, бегущих мимо!

Какая зыбкая мелькает тень

  От беглых, белых клочьев дыма!

  Томившая в ночном бреду

  Забыта тягость утомлений,

И память вновь приводит череду

Давно не мной придуманных сравнений.

  И сколько б на земле ни жить,

  Но радостно над каждым утром

Всё тем же неизбежным перламутром

И тою ж бирюзою ворожить.

Людей встречать таких же надо снова,

  Каких когда-то знал Сократ,

А к вечеру от счастия земного

  Упасть в тоске у тех же врат,

  И, так же заломивши руки

И грудью жадною вдыхая пыль,

Опять перековать в ночные муки

  Земную сладостную быль.

«На всё твоё ликующее лето…»

На всё твоё ликующее лето

Ложилась тень осенних перемен,

И не было печальнее предмета,

Чем ожидаемый подснежный плен.

Но вот земля покрылась хрупким снегом,

Покорны реки оковавшим льдам,

И вновь часы земные зыбким бегом

Весенний рай пророчествуют нам.

А зимний холод? Сил восстановитель.

Как не́ктар, полной грудью воздух пей.

А снежный плен? Засеянных полей

Он – верный друг, он – жизни их хранитель.

«В норе темно и мглисто…»

В норе темно и мглисто,

Навис тяжёлый свод,

А под норою чисто

Стремленье горных вод.

Нору мою оставлю,

Построю крепкий дом,

И не простор прославлю,

Не светлый водоём,

Прославлю я ограды,

И крепость новых стен,

И мирные отрады,

И милый сердцу плен.

Тебя, оград строитель,

Прославить надо мне.

Ликующий хранитель,

Живи в моём огне.

Все ночи коротая

В сырой моей норе

И утром насекая

Заметки на коре,

Скитаяся в пустыне,

В пыли дневных дорог,

В безрадостной гордыне

Я сердцем изнемог.

Устал я. Сердцу больно.

Построить дом пора.

Скитаний мне довольно!

Прощай, моя нора!

Хочу я новоселья,

Хочу свободных слов,

Цветов, огней, веселья,

Вина, любви, стихов!

«Людская душа – могила…»

Людская душа – могила,

Где сотворивший мирно спит.

Жизнь живую земля покрыла,

Травами, цветами она говорит.

Приходи помечтать над могилой,

Если сам не умер давно.

Проснётся с несказанною силой

Всё, что казалось темно.

И травы приклонятся к травам,

Цветы улыбнутся цветам,

И ветер зашепчет дубравам,

Нивам, полям и кустам.

«Когда я стану умирать…»

Когда я стану умирать,

Не запоёт ли рядом птичка,

И не проснётся ли привычка

В бессильи силы собирать?

Мой вздох последний замедляя,

Не встанет ли передо мной

Иная жизнь, иной весной

Меня от смерти откликая?

Не в первый раз рождённый, я

Смерть отклоню упрямой волей

И отойду от смертных болей

Ещё послушать соловья.

«Пройдёт один, пройдёт другой…»

Пройдёт один, пройдёт другой,

И перекрёсток снова пуст,

Лишь взвеется сухая пыль

Дыханием далёких уст,

И над пустынною душой

Синея, тают небеса,

И тучи переносят быль

Томления за те леса,

Где кто-то светлый и благой

Благословляет нашу грусть.

Безмолвная душа, не ты ль

Запомнила всё наизусть,

Как шёл один, как шёл другой,

И как вокруг обычность вся

Металася, степной ковыль

Медлительным дождём рося.

«Снова саваны надели…»

Снова саваны надели

Рощи, нивы и луга.

Надоели, надоели

Эти белые снега,

Эта мёртвая пустыня,

Эта дремлющая тишь!

Отчего ж, душа-рабыня,

Ты на волю не летишь,

К буйным волнам океана,

К шумным стогнам городов,

На размах аэроплана,

В громыханье поездов,

Или, жажду жизни здешней

Горьким ядом утоля,

В край невинный, вечно-вешний,

В Элизийские поля?

«Порозовевшая вода…»

Порозовевшая вода

О светлой лепетала карме,

И, как вечерняя звезда,

Зажёгся крест на дальнем храме,

И вспомнил я степной ковыль

И путь Венеры к горизонту,

И над рекой туман, как пыль,

Легко навеивал дремоту,

И просыпалася во мне

Душа умершего в Египте,