Франк Давенант направился к этому человеку, который, почесав шею, молча осмотрел Тиррея с ног до головы и сказал:
— Что, Франк, разыскали сыночка? Вот это он самый? Трагедия отцов и детей! Судя по его костюму, ты будешь спать сегодня в кровати с балдахином!
— Не дурачьтесь, Гемас, — ответил бывший адвокат, садясь на табурет у стола и оглаживая лицо рукой. — Присядь, Тири. Итак, ты угощаешь меня? Угости заодно Гемаса. Он — замечательный человек, Тири, некогда он задавал тон.
— Бывали деньки! — сказал Гемас. — Христина!
Появилась служанка, считая в руке деньги. Она рассеянно взглянула, увидев три пальца Франка, поднятые вверх, и, кивнув, принесла три фаянсовые кружки белого вина, после чего Франк потребовал две порции котлет, а Тиррей отказался есть.
— Выпьешь, Тири? — обратился отец к сыну. Туман отчаяния так стеснил дыхание Давенанта, что, захотев вина, он кивнул и сразу выпил полкружки.
Франк пристально посмотрел на него, но, убедясь, что в поступке сына не кроется ни вспышки, ни выходки, взглянул с усмешкой на Гемаса. Тот значительно опустил веки. Приятели усердно ломали котлеты кривыми вилками, запивая еду вызывающим изжогу дешевым вином.
Тиррей выпил еще. Стало спокойнее на душе, лишь в картинном безобразии ярко освещенного пьяного трактира тревожно проплывали красно-желтые оттенки гостиной Футроза, а хохот женщин вдали преступно напоминал о ясном смехе Элли и Рой.
— Как же ты жил, мальчик? — спросил Франк, кончив есть. — Понимаете, Гемас, все это — как встреча во сне. Рассказывай!
— Вы не очень помнили о нас, так что же спрашивать?
— О, смотри, пожалуйста… Ну, а все-таки?
— Жили, — сказал Тиррей. — Жили так и этак. Бедствовали. А что?
— Ваш сын прав, — заявил Гемас. — Сразу обо всем не переговорить. Я слышал — вам повезло? — обратился Гемас к юноше тоном игривого участия. — Вы пользуетесь покровительством влиятельных лиц?
Тиррей хотел резко ответить Гемасу, но его предупредил Франк, сказав:
— Не торопитесь, Гемас. Я сам. Тири, хочешь ты мне помочь?
— Говорите, — сказал Тиррей. — Я не знаю, о чем вы думаете.
— Милый, это так просто. Поговори обо мне с Футрозом. Скажи, что вот неожиданно нашелся твой отец, раздетый, разутый… Ты потрясен. Ну, короче говоря, сказать ты сумеешь. Отец, скажи, был конторщиком на чайных плантациях, заболел, полтора года пролежал в больнице и обнищал. Мы это разработаем подробнее. В таком случае…
— Напрасно надеетесь, — перебил Тиррей. — Я никогда не сделаю этого. Я не могу.
— П-сс! — удивленно отозвался Гемас.
— Как это — «не могу»? — сказал Франк. — Почему не можешь?
Тиррей, хмурясь, молчал, смотря вниз.
— Ты не хочешь, — вздохнул Франк, — не хочешь из-за дурацкого твоего упрямства. Послушай, ведь тебе не наносят вреда, наоборот, ты выиграешь, являясь заботливым сыном. Да я клянусь тебе, что Футроз сам захочет меня увидеть, когда ты сообщишь ему о таком происшествии!
— Не знаю, — с трудом ответил Тиррей. — Говорите что хотите. Я не скажу ничего Футрозу, я лучше умру. Не заставляйте меня сказать вам что-нибудь еще, вам будет нехорошо.
— Так вот как… — медленно сказал Франк. — Неужели ты не понимаешь, что твой удачный случай послан судьбой для меня, а не для тебя?
— Вы слышали мой ответ. Ничего не поможет.
Гемас с презрением осмотрел Тиррея и помахал кружкой. Служанка наполнила опять все кружки, и Франк залпом выпил свою, держа ее трясущейся от гнева рукой.
— Ну хорошо, — заявил он, посасывая усы. — В таком случае я сам отправлюсь к Футрозу.
— Хорошо, что вы это мне сказали, — твердо произнес Тиррей, и его полные слез глаза ответили испытующему, прищуренному взгляду отца таким отчаянным вызовом, что Франк сунул руки в карманы и откачнулся на стуле с бесшабашным видом, сказав:
— Ну-ка, заплачь в самом деле, чувствительный идиот.
— Если вы пойдете к Футрозу, — продолжал Тиррей, — то я предупрежу вас. Я скажу, чтобы вас не принимали. Я расскажу о встрече на Лунном бульваре и о том, кто вы теперь.
Наступило молчание. Гемас, ухмыляясь, водил по столу пальцем в лужице пролитого вина, а Франк Давенант задумчиво набивал трубку, иногда внезапно взглядывая на сына, который в свою очередь рассматривал его так, как смотрят на упавшую и разбитую вещь.
— Кто же это — «я», да еще «теперь»? — иронически спросил Франк.
— По-видимому, вы — преступник, — не задумываясь, ответил Тиррей. — Не ошибусь, если скажу, что вы сидели в тюрьме. Я все понял.
— Договорились! — сказал Гемас. Франк медленно поднял брови; скорбная и коварная улыбка перекосила его изменившееся лицо.
— Тири, я виноват, — произнес он с торжественным выражением. — Я забыл разницу наших жизненных опытов. Бог с тобой. Завтра утром я к тебе загляну.
— Не приходите ко мне. Где-нибудь в другом месте.
— Ах так? Хорошо… Хотя… Тогда приходи сюда.
— В какое время?
— Приходи утром, к десяти часам.
— Сказано. Я приду.
— Отлично, сынок. Поговорим подробно; узнаешь, как я жил… как ты… Предадимся воспоминаниям. Уходишь? Ну, а мы еще посидим немного, две старые калоши… Хе-хе!
Тиррей заплатил служанке и, кивнув, направился к гавани, чтобы ходить там до полного изнурения — идти домой спать он не мог. Больше того, казалось ему, что он никогда уже не захочет спать.
