Том 6. Бартош-Гловацкий. Повести о детях. Рассказы. Воспоминания - [137]

Все мужчины уходят в лес. На лошадей — и айда! На дороге пыль. И в облаке пыли бежит за верховыми двенадцатилетний мальчик. Партизаны уходят, оставляют его в деревне.

Детские руки хватаются за стремена, дрожащие пальцы цепляются за конские гривы. Но как взять с собой в лес двенадцатилетнего, на опасности, на борьбу не на жизнь, а на смерть, в которой нужны мужские силы и мужская выдержка?

И все же жаль этого мальца, который, обливаясь слезами, бежит за лошадью, отчаянно цепляясь за стремена. Детское сердце болезненно ранено: его не признали достойным партизанских рядов, не признали достойным взять в руки оружие. А он чувствует, всей душой чувствует, что и он может так же, как другие. И он хочет быть таким, как другие. Лошади бегут все быстрей. Босые ноги не поспевают по запыленной дороге. В голосе отчаяние.

И вот кто-то, сжалившись, наклоняется с седла, подает небольшой предмет.

— На-ка гранату. Сиди в деревне, если что — дашь знать. Замечай, что и как. А если понадобится — лупи гранатой.

Слезы моментально высыхают. Детские руки обхватывают холодный металл гранаты. Да, теперь все в порядке. Граната. Как у партизана. И поручение — как взрослому человеку.

Граната спрятана за пазуху. Двенадцатилетний мальчик возвращается в деревню. Как поручено — примечает. Гитлеровцы еще не осмотрелись в деревне, еще осторожно держатся на окраине.

Мальчик примечает. В хате у дороги — штаб. Суетятся офицеры. Часовые у дверей. За пазухой прикосновение металла. Маленькая рука осторожно проверяет. Нет, граната никуда не делась, она тут. А в хате, на окраине деревни, немецкий штаб, немецкие офицеры.

И вот прежде чем они начнут грабить деревню, прежде чем начнут жечь хаты, убивать детей и женщин, прежде чем разразится ад, о котором малыш хорошо знает, — бежать прямо в ту хату. Он не вздрагивает, когда резким голосом его окликает часовой. Он жестами показывает, что у него есть сообщение для штаба. Что ему непременно надо войти.

В дверь выглядывает офицер. На ломаном украинском языке спрашивает, в чем дело. Голос мальчика не дрожит. Он смотрит прямо в глаза офицера. Так и так, он хочет сообщить, где скрываются партизаны.

Его ведут в хату. Там за столом сидят шестеро. Склонившись над картой, они трещат по-своему между собой. Глаза поднимаются от карты на вошедшего.

Так и так. Мальчик подсчитывает, примечает. Шестеро. Погоны, знаки различия. Нет никаких сомнений — это офицеры.

За пазухой холодное прикосновение гранаты. Холодно смотрят детские глаза. Считают, рассчитывают. Как и где надо стать. Как сделать, чтобы удалось. Он отвечает спокойно, рассудительно. Так, мол, и так. Ушли из деревни партизанить. Все до одного.

Жесткие голоса нетерпеливо расспрашивают. Мальчик медленно, спокойно отвечает. Рассказывает целую историю. По-крестьянски, не спеша, подробно. Чтобы было время рассчитать. Чтобы успокоить этих за столом, если они случайно что-нибудь заподозрят.

Наконец, самый главный, — он сидит посредине, — машет рукой. Довольно. Он уже знает, что они ушли и как ушли. Осталось узнать одно: где они.

Переводчик повторяет мальчику вопрос:

— Где партизаны?

Мальчик делает шаг вперед. Вот он уже у стола, лицом к лицу с шестерыми. Спокойным, недетским голосом он говорит прямо в лицо шестерым офицерам:

— Партизаны везде.

И молниеносным движением выхватывает из-за пазухи гранату. Молниеносным движением кидает в тех, за столом. Смерть приходит к ним, прежде чем они успевают вскочить, прежде чем успевают крикнуть, понять, что происходит.

И с ними погибает мальчик. Его детское личико застывает в жесткие, суровые черты взрослого человека. На мертвом лбу величие героя.

Его не укроет никакая могила, его не засыплет родимая земля. Детское тело обратится в золотое пламя в сожженной хате. Золотым огнем загорится над украинской деревней пламенное отроческое сердце.

И потому безразлично, как была его фамилия, каким именем звала его мать, когда он бегал по полю. Он один из сотен, этот порыв детского сердца, мужество ребенка, который знает, понимает и умеет любить так же горячо, как взрослый человек. И гибнуть так же прекрасно, как взрослый.

* * *

Лунной ночью, полной блеска и тени, ароматной, сладостной украинской ночью по дороге едет машина. Далеко за лесом краснеет зарево. Разбитый грузовик во рву, красное зарево в небе, далекий грохот — все это заставляет помнить о том, что ароматная, сладостная ночь — необычная ночь, что, вопреки луне, вопреки аромату цветов, вопреки тишине природы — это ночь крови и ужаса.

По дороге движется большая черная машина. Поля серебрятся от росы. Дорога из серебряного блеска погружается в черную тень леса.

И сразу на опушке — оклик. Из рва выскакивают двое. Им не больше чем по пятнадцати лет. Деревенские мальчики. В руках оружие — старые берданки.

Машина останавливается. Осторожно, с нацеленными дулами они подходят к автомобилю. При блеске месяца ясно видно, как дрожат в их руках берданки. Крадущимися шагами, готовые на все, они подходят.

Подумайте — глухая ночь, на горизонте пожары, вдали монотонный непрестанный грохот. Черный лес, пустая дорога, и на пустой дороге большая черная машина. Не видно, кто сидит внутри. Быть может, там десяток вооруженных до зубов людей, быть может, пулеметы, быть может, черт знает что. Это могут быть торопливо несущиеся вперед диверсанты, шпионы, гитлеровские офицеры.