Том 5. Золотая лихорадка. Курумилла - [3]

— Не бойтесь, дорогой отец… Я жива, беспечна, впечатлительна, это правда, но рядом с недостатками у меня есть та родовая гордость, которую я от вас унаследовала и которая защитит меня от многих ошибок.

— Дай Господи.

— Не хмурьтесь же так, отец, из-за пустой глупости, я ведь отлично знаю и всегда помню, что наша семья ведет свой род по прямой линии от мексиканского императора Чимальпопокатцина. На его гербе изображен щит, из которого он появляется в дыму. Вот видите, отец, наш характер не выродился со времен этого доблестного короля, и мы остались такими же твердыми, каким был и он сам.

— Хорошо, хорошо! Я не стану тебя больше бранить, вижу, что это совершенно бесполезно.

Молодая девушка лукаво улыбнулась и только уже собралась возразить отцу, как вдруг на некотором расстоянии впереди кавалькады блеснула и погасла искра.

— Что это такое? — спросил полковник, возвышая голос. Кто-нибудь есть на дороге?

— Я так думаю, полковник, — тотчас же ответил один из слуг, — там кто-то высекал огонь о кремень.

— Согласен, — сказал полковник. — Прибавьте ходу!.. Интересно узнать, кто этот запоздалый курильщик…

Маленький отряд, продвигавшийся до сих пор довольно медленно, пустился вперед полной рысью.

Через четверть часа путешественники ясно услышали сначала стук лошадиных копыт и пискливые и нестройные звуки хараны[8], а затем ветер донес до них припев одной хорошо известной в Мексике песни:

Sin pena vivamos

En calma feiiz

Gozar se mi cstrella

Cantaryreir .[9]

— Браво! — вскричал полковник, подъезжавший в эту минуту к певцу. — Вы, как видно, человек веселый, compadre[10].

Последний, держа во рту маисовую сигаретку, утвердительно кивнул головой и, пробренчав еще что-то на своей харане, забросил ее на перевязи за плечо. И только после этого он, наконец, повернулся к своему собеседнику и, церемонно сняв свою вигоневую шляпу, вежливо сказал:

— Храни вас Господь, caballero! Вы, по-видимому, тоже любите музыку?

— Очень, — отвечал полковник, с трудом сдерживая смех при виде странной личности, представшей перед ним.

Это был высокого роста молодой человек, самое большее двадцати восьми лет, необычайно худой, одетый в рубище, но гордо задрапированный в плащ, первоначальный цвет которого уже нельзя было определить, так сильно он был изношен и затрепан.

Между тем, невзирая на эту видимую нищету и голодное лицо, молодой человек смотрел весело и смело. В его маленьких черных глазках сверкал тонкий ум, а его манеры не лишены были некоторого отпечатка благородства.

Он сидел на такой же, как и он сам, худой и заморенной лошади. О пустые бока клячи колотилась, точно о барабан, прямая шпага, так называемая machete, которую мексиканцы носят постоянно, у него же она была без ножен и продета в железное кольцо.

— Однако поздненько вы разъезжаете, compadre, — проговорил полковник, к которому присоединился его конвой. — По-моему, с вашей стороны очень рискованно путешествовать одному в такое позднее время.

— Чего мне бояться? — отвечал незнакомец. — Разве только совсем сумасшедшему сальтеадору придет в голову останавливать меня.

— Кто знает? — улыбаясь, проговорил полковник. — Наружность часто бывает обманчива. Для того, чтобы путешествовать по большим дорогам нашей дорогой родины, иногда очень выгодно и полезно притвориться нищим.

Слова эти, сказанные без всякого злого умысла, видимо, смутили незнакомца, однако, он почти тотчас же оправился и отвечал шутливым тоном:

— К несчастью, мне даже и притворяться-то совершенно бесполезно!.. Я в самом деле так же беден, как кажусь в эту минуту, хотя, — добавил он, — я знавал более счастливые дни, и плащ мой не всегда был таким дырявым, как теперь.

Полковнику показалось, что предмет разговора неприятен новому знакомому:

— Вы, по всей вероятности, едете, как и я сам, из Гвадалахары?

— Да, это правда, — перебил незнакомец. — Я выехал из города часов около трех пополудни.

— Мне кажется, — продолжал полковник, — что вы намереваетесь остановиться в месоне де-Сан-Хуан[11]. В таком случае, если вы ничего не имеете против, мы поедем вместе, потому что я рассчитываю провести там остаток ночи.

— Месон де-Сан-Хуан — хорошая харчевня, — отвечал незнакомец, почтительно поднося руку к шляпе, — но только что я там буду делать? У меня нет ни одного очаво[12], который я мог бы бросить на ветер, а мне еще далеко ехать. Я остановлюсь на дороге и, пока моя проголодавшаяся лошадь будет есть траву, стану курить сигаретки и петь романс короля Родриго, который, как вам известно, начинается так.

Быстро перевернув свою харану, незнакомец во весь голос затянул строфу из поэмы о короле Родриго:

Cuando las pintadas avis

Mudas estan у la tierra

Atento escucha los rios

Que al mar su trubuto llevan

Al escaso resplandos…[13]

— Э! — вскричал полковник, резко обрывая его. — Что за музыкальное бешенство овладело вами? Ведь это же просто безумие.

— Нет, — меланхолично отвечал певец, — это философия.

Полковник с минуту смотрел на бедняка, а затем, приблизившись к нему, сказал:

— Я полковник дон Себастьян Гверреро де Чимальпос. Я путешествую с дочерью и несколькими слугами. Окажите мне честь провести эту ночь вместе с нами, а завтра утром мы расстанемся, и каждый пойдет своей дорогой.