Кочкарев. Да то-то, я помню, что-то было: или вышла замуж, или переломила ногу.
Арина Пантелеймоновна. А как по фамилии?
Кочкарев. Как же, Илья Фомич Кочкарев, в родстве ведь мы. Жена моя беспрестанно говорит о том… Позвольте, позвольте. (Берет за руку Подколесина и подводит его). Приятель мой, Подколесин Иван Кузьмич; надворный советник; служит экспедитором, один все дела делает, усовершенствовал отличнейше свою часть.
Арина Пантелеймоновна. А как по фамилии?
Кочкарев. Подколесин Иван Кузьмич, Подколесин. Директор так только для чина поставлен, а все дела он делает. Иван Кузьмич Подколесин.
Арина Пантелеймоновна. Так-с. Прошу покорнейше садиться.
Те же и Стариков.
Стариков (кланяясь живо и скоро, по купечески и слегка берясь в бока). Здравствуйте, Арина Пантелеевна. Ребята на Гостином дворе сказывали, что продаете шерсть, матушка!
Агафья Тихоновна (отворачиваясь с пренебрежением, вполголоса, но так, что он слышит). Здесь не купеческая лавка.
Стариков. Вона! Аль невпопад пришли? Аль и без нас дело сварили?
Арина Пантелеймоновна. Прошу, прошу, Алексей Дмитриевич; хоть шерсти не продаем, а приходу рады. Прошу покорно садиться.
(Все уселись. Молчание).
Яичница. Странная погода нынче: поутру совершенно было похоже на дожжик, а теперь как будто и прошло.
Агафья Тихоновна. Да-с, уж эта погода ни на что не похожа: иногда ясно, а в другое время совершенно дождливая. Очень большая неприятность.
Жевакин. Вот в Сицилии, матушка, мы были с эскадрой в весеннее время: если пригонять, так выйдет к нашему февралю; выйдешь, бывало, из дому: день солнечный, а потом эдак дожжик, и смотришь, точно как будто дожжик.
Яичница. Неприятнее всего, когда в такую погоду сидишь один. Женатому человеку совсем другое дело — не скучно; а если в одиночестве — так это просто…
Жевакин. О, смерть, совершенная смерть.
Анучкин. Да-с, это можно сказать…
Кочкарев. Какое — просто терзанье! Жизни не будешь рад. Не приведи бог испытать такое положение.
Яичница. А как, сударыня, если бы пришлось вам избрать предмет? Позвольте узнать ваш вкус. Извините, что я так прямо. В какой службе вы полагаете быть приличнее мужу?
Жевакин. Хотели ли бы вы, сударыня, иметь мужем человека, знакомого с морскими бурями?
Кочкарев. Нет, нет. Лучший, по моему мнению, муж есть человек, который один почти управляет всем департаментом.
Анучкин. Почему же предубеждение? Зачем вы хотите оказать пренебрежение к человеку, который хотя, конечно, служил в пехотной службе, но умеет, однакож, ценить обхождение высшего общества.
Яичница. Сударыня, разрешите вы!
Агафья Тихоновна молчит.
Фекла. Отвечай же, мать моя, скажи им что-нибудь.
Яичница. Как же, матушка?
Кочкарев. Как же ваше мнение, Агафья Тихоновна?
Фекла (тихо ей). Скажи же, скажи: благодарствую, мол, с моим удовольствием. Нехорошо же так сидеть.
Агафья Тихоновна (тихо). Мне стыдно, право стыдно; я уйду, право уйду. Тетушка, посидите за меня.
Фекла. Ах, не делай этого сраму, не уходи; совсем острамишься. Они ни весть что подумают.
Агафья Тихоновна (так же). Нет, право уйду. Уйду, уйду! (Убегает. Фекла и Арина Пантелеймоновна уходят вслед за нею).
Те же, кроме ушедших.
Яичница. Вот тебе на, и ушли все! Это что значит?
Кочкарев. Что-нибудь, верно, случилось.
Жевакин. Как-нибудь насчет дамского туалетца… Эдак поправить что-нибудь… манишечку… пришпилить.
(Фекла входит. Все к ней навстречу с вопросами: «что, что такое?»)
Кочкарев. Что-нибудь случилось?
Фекла. Как можно, чтобы случилось. Ей богу, ничего не случилось.
Кочкарев. Да зачем же она вышла?
Фекла. Да пристыдили, потому и вышла; совсем исконфузили, так что не высидела на месте. Просит извинить: ввечеру-де на чашку чаю чтобы пожаловали. (Уходит).
Яичница (в сторону). Ох, уж эта мне чашка чаю. Вот за что не люблю сватаний; пойдет возня: сегодня нельзя, да пожалуйте завтра, да еще послезавтра на чашку, да нужно еще додумать. А ведь дело дрянь, ничуть не головоломное. Чорт побери, я человек должностной, мне некогда.
Кочкарев (Подколесину). А ведь хозяйка недурна — а?
Подколесин. Да, недурна.
Жевакин. А ведь хозяечка-то хороша.
Кочкарев (в сторону). Вот чорт побери! Этот дурак влюбился. Еще будет мешать, пожалуй. (Вслух). Совсем нехороша, совсем нехороша.
Яичница. Нос велик.
Жевакин. Ну, нет, носа я не заметил. Она… эдакой розанчик.
Анучкин. Я сам тоже их мнения. Нет, не то, не то… Я даже думаю, что вряд ли она знакома с обхождением высшего общества. Да и знает ли она еще по-французски.
Жевакин. Да что ж вы, смею спросить, не попробовали, не поговорили с ней по-французски? Может быть, и знает.
Анучкин. Вы думаете, я говорю по-французски? Нет, я не имел счастия воспользоваться таким воспитанием. Мой отец был мерзавец, скотина. Он и не думал меня выучить французскому языку. Я был тогда еще ребенком, меня легко было приучить, стоило только посечь хорошенько, и я бы знал, я бы непременно знал.
Жевакин. Ну, да теперь же, когда вы не знаете, что ж вам за прибыль, если она…
Анучкин. А нет, нет. Женщина совсем другое дело. Нужно, чтобы она непременно знала, а без того у ней и то и это…(показывает жестами) всё уж будет не то.
