Том 5. Стихотворения - [15]

Лишь тюльпан меж осоки лежит

весь измятый, весь алый…

Из больницы служитель бежит

и кричит, торопясь, запоздалый.

Март 1904

Москва

Жертва вечерняя

Стоял я дураком

в венце своем огнистом,

в хитоне золотом,

скрепленном аметистом —

один, один, как столб,

в пустынях удаленных, —

и ждал народных толп

коленопреклоненных…

Я долго, тщетно ждал,

в мечту свою влюбленный…

На западе сиял,

смарагдом окаймленный,

мне палевый привет

потухшей чайной розы.

На мой зажженный свет

пришли степные козы.

На мой призыв завыл

вдали трусливый шакал…

Я светоч уронил

и горестно заплакал:

«Будь проклят. Вельзевул —

лукавый соблазнитель, —

не ты ли мне шепнул,

что новый я Спаситель?..

О проклят, проклят будь!..

Никто меня не слышит…»

Чахоточная грудь

так судорожно дышит.

На западе горит

смарагд бледно-зеленый…

На мраморе ланит

пунцовые пионы…

Как сорванная цепь

жемчужин, льются слезы…

Помчались быстро в степь

испуганные козы.

Август 1903

Серебряный Колодезь

Мания

Из царских дверей выхожу.

Молитва в лазурных очах.

По красным ступеням схожу

со светочем в голых руках.

Я знаю безумии напор.

Больной, истеричный мой вид,

тоскующий взор,

смертельная бледность ланит.

Безумные грезы свои

лелеете с дикой любовью,

взглянув на одежды мои,

залитые кровью.

Поете: «Гряди же, гряди».

Я грустно вздыхаю,

бескровные руки мои

на всех возлагаю.

Ну, мальчики, с Богом,

несите зажженные свечи!..

Пусть рогом

народ созывают для встречи.

Ну что ж — на закате холодного дня

целуйте мои онемевшие руки.

Ведите меня

на крестные муки.

Август 1903

Серебряный Колодезь

Забота

1

Весь день не стихала работа.

Свозили пшеницу и рожь.

Безумная в сердце забота

бросала то в холод, то в дрожь.

Опять с несказанным волненьем

я ждал появленья Христа.

Всю жизнь меня жгла нетерпеньем

старинная эта мечта.

Недавно мне тайно сказали,

что скоро вернется Христос…

Телеги, скрипя, подъезжали…

Поспешно свозили овес.

С гумна возвращался я к дому,

смотря равнодушно на них,

грызя золотую солому,

духовный цитируя стих.

2

Сегодня раздался вдруг зов,

когда я молился, тоскуя,

средь влажных, вечерних лугов:

«Холодною ночью приду я…»

Всё было в дому зажжено…

Мы в польтах осенних сидели.

Друзья отворили окно…

Поспешно калоши надели.

Смарагдовым светом луна

вдали озаряла избушки.

Призывно раздался с гумна

настойчивый стук колотушки.

«Какие-то люди прошли», —

сказал нам пришедший рабочий.

И вот с фонарями пошли,

воздевши таинственно очи.

Мы вышли на холод ночной.

Луна покраснела над степью.

К нам пес обозленный, цепной

кидался, звеня своей цепью.

Бледнели в руках фонари…

Никто нам в ночи не ответил…

Кровавую ленту зари

встречал пробудившийся петел.

1903

Серебряный Колодезь

Блоку

1

Один, один средь гор. Ищу Тебя.

В холодных облаках бреду бесцельно.

Душа моя

скорбит смертельно.

Вонзивши жезл, стою на высоте.

Хоть и смеюсь, а на душе так больно.

Смеюсь мечте

своей невольно.

О, как тяжел венец мой золотой!

Как я устал!.. Но даль пылает.

Во тьме ночной

мой рог взывает.

Я был меж вас. Луч солнца золотил

причудливые тучи в яркой дали.

Я вас будил,

но вы дремали.

Я был меж вас печально-неземной.

Мои слова повсюду раздавались.

И надо мной

вы все смеялись.

И я ушел. И я среди вершин.

Один, один. Жду знамений нежданных.

Один, один

средь бурь туманных.

Всё как в огне. И жду, и жду Тебя.

И руку простираю вновь бесцельно.

Душа моя

скорбит смертельно.

Сентябрь 1901

Москва

2

Из-за дальних вершин

показался жених озаренный.

И стоял он один,

высоко над землей вознесенный.

Извещалось не раз

о приходе владыки земного.

И в предутренний час

запылали пророчества снова.

И лишь света поток

над горами вознесся сквозь тучи,

он стоял, как пророк,

в багрянице, свободный, могучий.

Вот идет. И венец

отражает зари свет пунцовый.

Се — венчанный телец,

основатель и Бог жизни новой.

Май 1901

Москва

3

Суждено мне молчать.

Для чего говорить?

Не забуду страдать.

Не устану любить.

Нас зовут

без конца…

Нам пора…

Багряницу несут

и четыре колючих венца.

Весь в огне

и любви

мой предсмертный, блуждающий взор.

О, приблизься ко мне —

распростертый, в крови,

я лежу у подножия гор.

Зашатался над пропастью я

и в долину упал, где поет ручеек.

Тяжкий камень, свистя,

неожиданно сбил меня с ног —

тяжкий камень, свистя,

размозжил мне висок.

Среди ландышей я —

зазиявший, кровавый цветок.

Не колышется больше от мук

вдруг застывшая грудь.

Не оставь меня, друг,

не забудь!..

1903

Москва

Одиночество («Я вновь один. Тоскую безнадежно…»)

Посвящается В.С. Соловьеву

Я вновь один. Тоскую безнадежно.

Виденья прежних дней,

нас звавшие восторженно и нежно,

рассеялись, лишь стало холодней.

Стою один. Отчетливей, ясней

ловлю полет таинственных годин.

Грядущее мятежно.

Стою один.

Тоскую безнадежно.

Не возродить… Что было, то прошло —

всё время унесло.

Тому, кто пил из кубка огневого,

не избежать безмолвия ночного.

Недолго. Близится. С питьем идет

ко мне. Стучит костями.

Уста мои кровавый огнь сожжет.

Боюсь огня… вдали, над тополями

двурогий серп вон там горит огнями

средь онемело-мертвенных вершин.

Туман спустился низко.

Один, один,

а смерть так близко.

Сентябрь 1901

Москва

Осень («Огромное стекло…»)

1

Огромное стекло

в оправе изумрудной

разбито вдребезги под силой ветра чудной —

огромное стекло

в оправе изумрудной.

Печальный друг, довольно слез — молчи!

Как в ужасе застывшая зарница,

луны осенней багряница.