Том 5. Рукопись, найденная в ванне. Высокий замок. Маска - [48]

Дохнуло гнилью, выдававшей неправедное происхождение черепа. Я вынюхивал, словно пьяный, убийство, которое таилось за стройной бледно-желтой изысканностью, кровавую дыру, которая ей предшествовала; понюхал еще раз: блеск, опрятность, белизна — все было обманом. Что за мерзость! Я еще раз принюхался — жадно, со страхом, — бросил череп на стол и принялся судорожно вытирать губы, нос, пальцы краем купального халата, а меня уже снова тянуло к нему, да как еще тянуло...

Вошла сестра — без стука — со старательно сложенным, отутюженным, словно новым, костюмом, положила его вместе с рубашкой на стол, возле черепа. Я поблагодарил. Она чопорно кивнула и вышла. 

XI

Я одевался в ванной, при полуоткрытых дверях, а так как дверь комнаты тоже была приоткрыта, через короткий, пустой коридорчик мог в любую минуту увидеть костяную голову. «Красавица ты моя!» — думал я. Я мог бы всматриваться в нее часами, такое это было блаженное омерзение, возбуждающее и отвратительное после того, что я в ней обнаружил. Даже какой-то испуг пробирал, не перед черепом, разумеется, а перед собою самим — ну чего я в нем такого доискивался? Подумаешь, вываренная до блеска кость, костища. Что меня к ней так притягивало, почему я смотрел туда и даже снова принюхивался, со все возрастающим омерзением, не в силах оторваться? Гибель того человека, из которого ее вынули? Но ведь он не имел ничего общего с этой своей посмертной несерьезностью пресс-папье, да, впрочем, он совершенно меня не заботил. Непонятное дело; во всяком случае, я уже лучше понимал, почему прежде, в очень давние времена, пили из оправленных в серебро черепов. Они придавали вину особый вкус. Я.еще долго бы так размышлял, но через коридорчик услышал скрип второй двери врачебного кабинета — она вела в главный коридор. Я прикрыл дверь ванной, быстро застегнул последнюю пуговицу, проверил в зеркале лицо и медленно, неуверенно выглянул наружу.

В комнате были двое в цветных пижамах.

Один, с неоднородно рыжими волосами, словно бы крашеными и местами выцветшими, стоял спиной ко мне, и, скривив голову набок, читал заглавия на корешках книг; второй, приземистый, с припухшими веками цвета крепкого чая, сидел за столиком напротив черепа и говорил:

— Хватит. Кончай. Ты уже наизусть это знаешь.

Я вошел в кабинет. Сидящий бегло взглянул на меня. Шея у него была белая и обвисшая, в противоположность смуглому, какому-то изношенному лицу.

— Сыграем? — предложил он, доставая из кармана свекольного цвета пижамы маленькую кружечку; он открутил ее крышку, и на стол посыпались игральные кости.

— Не знаю, на что, — засомневался я.

— Ну, как обычно, на звезды... Кто выигрывает, тот называет, идет?

Он уже с грохотом мешал кости.

Я промолчал. Он бросил кости и посчитал очки: одиннадцать.

— Теперь ваш черед, коллега.

Он протянул мне кружечку. Я встряхнул ее и бросил кости — выпали две двойки и четверка.

— Моя взяла! — довольно сказал он. — Тогда... пускай будет Маллинфлор! Не хуже любой другой!

На этот раз выпало тринадцать.

— Эх, одного очка не хватило. — Он криво усмехнулся.

Я бросил кости, не мешая. Две четверки и шестерка.

— Ого, —- сказал он. — Слушаем.

— Не знаю, — буркнул я.

— Ну, смелей!

— Адмирадьера...

— Высоко целите! Ладно, теперь я...

Он выкинул семь. Очередь была за мной. Выпали две пятерки, третья кость скатилась со стола и полетела прямо к ногам мужчины, который, все еще стоя спиной к нам, разглядывал библиотеку.

— Что там, крематор? — спросил, не двигаясь с места, мой партнер.

— Шестерка, — бросил тот, едва взглянув вниз.

— Везунчик! — Сидящий показал скверные зубы. — Ну? Называйте!

— Звезда... — начал я.

— Да нет же! Шестнадцать!! Целая система!

— Система? Система... Златоокого Старичка, — вырвалось у меня.

Мне показалось, он как-то по-особому глянул на меня, веко у него дрожало, как мотылек; между тем к нам подошел тот, второй, и сказал:

— Прячьте это, доктор идет, нет смысла играть.

Говорил он слегка заикаясь, лицо у него было как у старой белки, с выступающими резцами, рыжими, как кисточка, усиками я бесцветными глазами в окружении глубоких» как шрамы, морщин.

— Мы незнакомы. Разрешите? — Он подал мне руку. — Семприак, старший крематор.

Я пробормотал свое имя. Сидящий спросил:

— И где же этот твой доктор?

Он все еще тряс костяной кружечкой.

— Сейчас придет. Вы на амбулаторном лечении?

— Да, — ответил я.

— Мы тоже. Прямо со службы сюда, чтобы времени зря не терять. Известное удобство в этом есть, ничего не скажешь. У вас зеркальца не найдется?

— Перестань, — вмешался сидящий, но Семприак не обращал на него внимания.

— Кажется, где-то должно быть. — Я ощупал карманы и протянул ему маленькое квадратное зеркальце из полированного никеля, немного уже исцарапанное и потемневшее от ношения в кармане.

Он внимательно осмотрел себя в нем, ощерил перед зеркальцем гнилые зубы и стал строить гримасу за гримасой, словно хотел уловить самое отвратительное, что было в его лице.

— Гм... гм... — произнес он с удовлетворением. — Трупус. Давненько я так не старился! Физия мерзопакостная!

— Вас это радует?

— Еще бы! Увидеть я его не увижу, так по крайней мере...